* * *
Принцесса, войдя в комнату, наткнулась на Нагу, сидевшего на полу и читавшего пухлую историю болезни. Встав за спиной Наги, она принялась вслух читать выдержки из «стенограммы»:
— «Артериальный порт — это винт Иисуса Христа… Ты слышишь звучание белых цветов?» Что за бред ты читаешь, джаан? С каких пор цветы начали издавать звуки?
Нага продолжал сидеть и долго молчал. Казалось, он пребывал в глубокой задумчивости. Потом он встал и обхватил ладонями красивое лицо Принцессы.
— Прости меня…
— За что, джаан?
— Ничего не выйдет…
— Что?
— У нас с тобой ничего не выйдет.
— Но она ушла! Она оставила тебя!
— Да, она ушла. Она ушла, да… Но она вернется. Она должна вернуться, и она вернется.
Принцесса жалостливо посмотрела на Нагу и покинула комнату. Вскоре она вышла замуж за главного редактора одного из телевизионных новостных каналов. Они составили красивую, счастливую пару, а затем произвели на свет много здоровых, счастливых детишек.
* * *
Комнаты, которые снимала Тило, находились на третьем этаже городского дома и выходили окнами на государственную начальную школу, где училось много детей из относительно бедных семей, и на дерево ним, в кроне которого гнездилось невероятное количество относительно благополучных попугаев. Каждое утро группа детей хором выкрикивала целиком «Хум Хонгей Каамьяб» — версию «We Shall Overcome» на хинди. Тило пела вместе с ними. По выходным и в праздники ей очень сильно не хватало детей и школьных собраний, и она ровно в семь утра сама пела эту песню. Те дни, когда петь почему-либо не удавалось, она считала продолжением дней предыдущих, а новый день еще не наступил. Однако по большей части, если бы кто-то приложил ухо к ее двери в семь часов утра, то услышал бы, как она поет.
Но никто не прикладывал ухо к ее двери.
День рождения и крещение мисс Джебин ознаменовали четвертый год и последнюю ночь пребывания Тило в квартире на третьем этаже. Тило задумалась: что делать с остатками торта? Наверное, муравьи позовут на пир всю свою родню, и эта орда либо доест торт, либо по крошкам утащит в хранилища муравейника.
Жара встала в комнате во весь рост и принялась мерить ее шагами. Транспорт за окнами ревел, как небесный гром, — правда, без дождя.
Она вдруг заметила, что совенок улетел — видимо, на другой столб, кланяться другой женщине в другом окне.
Когда до нее дошло, что птичка улетела, Тило стало невыразимо грустно. Она понимала, что скоро и сама уйдет и, наверное, никогда больше не увидит совенка. Но эта птица была кем-то. Тило, правда, не знала точно кем. Может быть, Мусой. Каждый раз, когда он уходил после своих коротких таинственных посещений, всегда под чужой маской, похожий на господина Никто из района Нигде, Тило понимала, что, может быть, никогда его больше не увидит. Обычно он исчезал, а она ждала. Теперь же настало время исчезнуть ей. Она никоим образом не могла дать ему знать, где находится. Мобильными телефонами он не пользовался и мог звонить ей только на городской номер, но теперь и по этому телефону никто не ответит. Она не смогла устоять перед неудержимым желанием сообщить о неопределенности своего прощания совенку. Она черкнула строчку на листке бумаги и прилепила к стеклу надписью наружу — для птички.
«Кто может знать при слове „расставанье“, какая нам разлука предстоит».
Она вернулась на свой матрас, довольная собой и заимствованной ясностью своего послания. Потом вдруг ей стало стыдно. Осип Мандельштам имел в виду нечто более серьезное, когда писал эту строку. Он, наверное, уже предвидел сталинский ГУЛАГ и обращался не к совам. Она оторвала листок от стекла и вернулась к своей постели.
В нескольких милях от того места, где она лежала на матрасе без сна, предыдущей ночью три человека были задавлены насмерть грузовиком, свалившимся с дороги в канаву. Водитель, вероятно, уснул за рулем. По телевизору сказали, что этим летом очень много бездомных ночуют на обочинах трасс с интенсивным движением. Люди открыли, что выхлопные газы проезжающих автобусов и грузовиков являются отличными репеллентами, отпугивающими комаров и москитов, а значит, защищающих от лихорадки денге, которая в этом году уже убила в городе несколько сот человек.
Тило представила себе этих людей: новые мигранты, каменщики, возвращаются на свои забронированные, предоплаченные места, цена которых определяется отношением оптимальной плотности выхлопа к допустимой плотности москитов. Точная, выверенная алгебра, которой не найдешь в учебниках математики.
Люди устали на стройке от тяжелой работы, легкие и ресницы побелели от цементной пыли и каменной крошки от плит, укладываемых в полы многоэтажных торговых центров и высотных домов, заполонивших город, как стремительно растущий лес. Они раскладывают свои мягкие, поношенные гамчи на склоне дорожной насыпи, усеянной собачьими какашками и уставленной стальными скульптурами, созданными на деньги корпорации Памнани, раскручивающей модных скульпторов, использующих в качестве материала нержавеющую сталь в надежде подхлестнуть сталелитейную промышленность. Скульптуры были похожи на пучки стальных сперматозоидов или на воздушные шарики на веровочках, но в любом случае в них было что-то бодрящее. Люди выкурили по последней биди. Дымок колечками поднимался к ночному небу, тая в темноте. Неоновое освещение окрашивало траву в металлический синеватый цвет, а человеческие лица делало серыми. Они смеялись, потому что двое из них умели пускать дым колечками, а третий — не умел, и эти двое беззлобно подтрунивали над ним. Он обычно последним усваивал подобные штучки.
Сон пришел к ним легко и быстро, как приходят деньги к миллионерам.
* * *
Если бы они не умерли от задавившего их грузовика, то могли бы умереть от:
(а) лихорадки денге,
(б) жары,
(в) курения биди
или
(г) каменной пыли.
Но, может быть, и нет. Может быть, они бы поднялись, чтобы стать:
(а) миллионерами,
(б) супермоделями
или
(в) столоначальниками.
Имело ли какое-нибудь значение, что они оказались вдавленными в траву, в которой спали? Для кого это имело значение? Было ли это важно для тех, для кого это могло бы иметь какое-то значение?
Дорогой доктор,
Нас задавили. Существует ли какое-нибудь лечение?
С почтением, Биру, Джайрам, Рам Кишор
Тило улыбнулась и закрыла глаза.
Беспечные идиоты. Кто просил их ложиться спать под колеса проезжавших грузовиков?
Она задумалась: как можно перестать знать определенные вещи — вещи, которые она знала, но хотела бы не знать. Как, например, перестать знать, что когда легкие пропитываются каменной пылью, они отказываются сгорать в крематории. Даже когда сгорает все остальное, остаются две глыбы, повторяющие силуэты окаменевших легких. Ее друг, доктор Азад Бхартия, живший на мостовой Джантар-Мантар, рассказал ей о своем старшем брате Джитене Й. Кумаре, который работал в гранитном карьере и умер в возрасте тридцати пяти лет. Доктор рассказывал, как ему пришлось ломом разбивать на погребальном костре легкие брата, чтобы его тело догорело до конца и душа могла освободиться от тела. Доктор сказал, что сделал это, несмотря на то, что он коммунист и не верит в бессмертную душу.
