По дороге в «Ахдус», сидя на тесном заднем сиденье бронированного джипа, Нага держал Тило за руку. Тило не отнимала ее. Он прекрасно понимал, в какой ситуации проходил этот робкий обмен нежностью. Он чувствовал, что Тило продолжала бить сильная дрожь, мотор под кожей работал не останавливаясь. Но возможность держать за руку именно эту, единственную из всех женщин мира, наполняла Нагу невероятным счастьем.
Запах в кабине джипа был невыносим — смесь ржавого металла, пороха, бриолина, страха и предательства. Самыми частыми пассажирами машины были информаторы в масках, известные под прозвищем «коты». Во время прочесываний и облав взрослых мужчин из окруженных населенных пунктов хватали и проводили мимо бронированных джипов, этих символов ужаса Кашмирской долины. Сидевший в недрах этой железной клетки замаскированный «кот» кивал головой или подмигивал, и по этому знаку людей выхватывали из колонны для пыток, похищения или убийства. Нага, естественно, знал об этом, но ничто не могло нарушить его умиротворенность.
Угрюмый город бодрствовал, но притворялся спящим. Пустые улицы, закрытые рынки, ставни на окнах магазинов и запертые двери домов пролетали мимо решетчатых окон джипа — «окон смерти», как называли их местные жители, ибо смотрели оттуда либо автоматы солдат, либо глаза информаторов. По улицам носились стаи бродячих собак, похожих на маленьких медведей, — густой мех говорил о приближавшейся зиме. Кроме вооруженных солдат, на улицах не было видно ни одного человека. Незадолго до полудня кончится комендантский час, и люди снова на несколько часов станут хозяевами своего города с милостивого разрешения службы безопасности. Они выйдут из домов и, собравшись в толпы из сотен и тысяч людей, пойдут к кладбищу, не ведая, что даже их скорбь и ярость суть не более чем часть военно-стратегического плана усмирения.
Нага ждал, что Тило что-нибудь скажет, но она молчала. Когда же он попытался заговорить, она ответила: «Пожалуйста, мы можем… возможно ли… ничего не говорить?»
— Гарсон сказал, что убили какого-то человека, командира Гульреза… думают, не знаю, правда, кто… Гарсон думает или ему сказали, что это был Муса. Это так? Скажи мне хотя бы это.
Она несколько секунд молчала, а потом посмотрела ему прямо в лицо своими остекленевшими глазами.
— Об этом невозможно говорить.
Описывая конфликт в Пенджабе, Нага видел и знал, в каком состоянии находились трупы, вынесенные из таких центров дознания. Ответ Тило он принял за подтверждение своих подозрений. Он понимал, что Тило понадобится время для того, чтобы справиться с пережитым ужасом. Он был готов ждать. Думал, что знал достаточно — или, по крайней мере, все, что ему надо было знать, — о том, что произошло. Он охотно простил себе тот печальный факт, что муки Тило стали для него источником невероятного удовольствия.
Ответ Тило не был откровенной ложью. Но определенно это было неправдой. Правда состояла в том, что, учитывая состояние изуродованного трупа, если бы она не знала, кто это был, сказать это было бы невозможно. Но она знала, кто это был. Она очень хорошо знала, что это был не Муса.
Эта неправда, или полуправда, или одна десятая (или еще какая-нибудь ее доля) правды установила барьеры на границах государства без консульств. Эпизод в «Ширазе» был пройден и сдан в архив, как безнадежное судебное дело.
Когда они вернулись в Дели, Нага решил, что она, по ее состоянию, не может находиться в своем чулане на Низамуддин-басти, и предложил ей пожить в его квартире в верхнем этаже родительского дома. Когда он, в конце концов, увидел ее «стрижку», Нага сказал, что ей очень идет такая прическа и что человек, сделавший ее, зарывает в землю талант парикмахера. Эта шутка заставила Тило улыбнуться.
Через несколько недель Нага спросил ее, не хочет ли она выйти за него замуж, и пришел в полный восторг, когда она согласилась. Очень скоро, к вящему неудовольствию родителей, торжественная церемония, как они это назвали, состоялась. Нага и Тило поженились на Рождество 1996 года.
Если Тило было необходимо прикрытие, то она не могла бы найти лучшее решение, чем стать снохой посла Шивашанкара Харихарана и поселиться в его доме в дипломатическом анклаве Дели.
Она выдерживала их совместную с Нагой жизнь в течение четырнадцати лет, прежде чем поняла, что больше не может. Объяснений было множество, но самым главным была усталость. Она устала жить чужой жизнью в доме, в котором ей было не место. Самое удивительное заключалось в том, что этот сдвиг произошел, когда она сильнее всего была привязана к Наге. Она устала не от него, а от самой себя. Она едва не утратила способность удерживать свой внутренний мир в цельности — способность, каковую считают залогом сохранности душевного здоровья. Дорожное движение в ее голове перестало доверять мозговым светофорам. Результатом стал нескончаемый шум, частые дорожные происшествия и, в конечном итоге, безнадежная пробка.
Оглядываясь на все прожитые вместе с Тило годы, Нага вдруг понял, что все это время он жил в подсознательном страхе, что Тило просто случайно вошла в его жизнь и пересекает ее, как верблюд пересекает пустыню. Настанет день, когда, дойдя до ее границы, верблюд — Тило — покинет ее.
Правда, когда это на самом деле произошло, Наге потребовалось некоторое время, чтобы поверить в случившееся.
Р. Ч., старый друг Наги, всегда считавший, что работа в Разведывательном бюро и чтение протоколов допросов учат пониманию человеческой природы в тысячу раз лучше, чем все взятые вместе писания проповедников, поэтов и психиатров, дал свой совет:
— Мне очень неприятно это говорить, но ей сейчас надо дать пару увесистых оплеух. Этот ваш современный подход работает не всегда. В конце концов, мы все животные, и нам надо иногда показывать зубы. Небольшая ясность никогда не повредит всем заинтересованным сторонам. Ты окажешь ей услугу, за каковую она будет благодарна тебе до конца своих дней. Поверь мне, я знаю все это на своем опыте.
Р. Ч. часто понижал голос на середине фразы и произносил совершенно банальные слова так, будто пытался обвести вокруг пальца воображаемого соглядатая, чтобы он не понял произнесенного слова. Людей Р. Ч. всегда называл «сторонами». «В конце концов» было для него излюбленной стартовой площадкой всех его советов и прозрений; точно так же если он собирался унизить собеседника, то непременно произносил в начале фразы «при всем моем уважении».
Р. Ч. укорял Нагу за то, что тот не может заставить Тило родить. Дети, говорил Р. Ч., накрепко привяжут Тило к семье — для этого нет лучшего средства. Сам Р. Ч. был маленьким, мягким, женоподобным человеком с начавшими седеть густыми усами. У него была маленькая, мягкая жена и маленькая, мягкая дочь, изучавшая в университете молекулярную биологию. Это была образцовая семья, состоявшая из маленьких мягких игрушек. Исходившие от Р. Ч. брутально-мужественные советы изумляли даже Нагу, знавшего Р. Ч. много лет. Интересно было бы узнать, насколько часто отвешивал Р. Ч. оплеухи своей жене для того, чтобы она знала свое место. Внешне миссис Р. Ч. выглядела послушной женой и женщиной, вполне удовлетворенной своим положением и домом — табличками с напоминаниями и афоризмами, коллекцией довольно безвкусных драгоценностей и дорогих кашмирских шалей. Нага не мог себе представить, что в действительности она была вулканом скрытых страстей, каковые надо было время от времени усмирять пощечинами.
