Саша лежит в углу, далеко от окна. Сквозь стекло ему видны лишь гибкие прутья покрасневшей талины да высокий срез трубы местной кочегарки. Невелика утеха смотреть на чёрные клубы дыма да голое дерево. Однако и в этом есть свой смысл. По солнцу юноша определил стороны света и теперь с вечера предсказывает погоду на следующий день. Если клубы дыма из трубы падают на запад — к хорошей погоде, наоборот — к пасмурной. По птичкам определять завтрашний день ещё проще. Хорохорятся воробьи на вершине дерева — к морозу. А поскачет синичка с ветки на ветку на закате вниз, быть снегопаду. Как и куда летят вороны: быстро, медленно, этому опытный натуралист тоже всегда дает определение. Если на ветер, то птицы летят в тайгу, к чистому небу, в сосновую рощу, а начнут кричать и из стороны в сторону метаться — метель будет. Много примет знает парень, всё объясняет не спеша, с расстановкой, для него это привычно. А мужики, соседи по палате, не перестают удивляться: «Как так? В такие годы и такой богатый опыт? Мы жизнь прожили, а так и не замечали, что, куда и для чего». Саша смотрит равнодушно. Просто не хотели замечать.
Семёныч самый «подвижный» в палате. У него сломана рука, он может передвигаться, помогает остальным лежачим больным в мелких просьбах: одному подать воды, второму подложить подушку, третьему закрыть одеялом ноги. Всё свободное время главный помощник сидит у окна. Втихаря, пока нет санитарки или врачей, курит в приоткрытое окно, наблюдает за больничным двором. Остальные четверо, в том числе и Саша, интересуются, что происходит «на воле».
— Собаки в кучу сбились, видно, свадьба, — комментирует наблюдательный сосед, — побежали гурьбой к столовой... В кочегарку уголь привезли, КамАЗ разгружается... А из-за забора Колька Митрофанов бежит, сразу видно — с бутылкой: раз, и в кочегарку. Сегодня воскресенье, опять замерзать будем.... «Скорая» на вызов пошла, опять кого-то подрезали или сердце прихватило... В наше время два основных диагноза...
Семёныч подкуривает новую «Приму» — пока нет санитарки Натальи Петровны, можно вдоволь накуриться. А как вернётся строгая женщина, тут уж лежи, не вздыхай. Петровна поблажек не даёт, в палате разрешает курить только лежачим, и то по три папироски в день. А с хитрым больным у обслуживающего персонала разговор строгий: курить можно только на лестничной площадке. Сейчас он доволен. Врач ушла за обедом. «Пока она ходит, можно десять штук высосать», — всегда говорит он и не спеша пускает дым в окно. Но сегодня пациент просчитался. Неизвестно как санитарка незаметно прошла через двор и, раздавая пищу, открыла дверь:
— Ах ты, стрелочник! Душегуб! Всех мужиков задымил! Снимай тапки, будешь лежать до завтрашнего утра, пока я смену сдам...
— Да ты что, Петровна?! Как же я буду в туалет ходить?!
— На утке будешь плавать, как Колумб. А не хочешь — клизму враз организую, чтобы на неделю хватило!
Семёныч сконфужен, больные в палате смеются. Наталья Петровна, чувствуя удавшуюся шутку, находится на высоте. Лихо раздавая по тарелкам еду из больших баков, улыбается уголками губ.
Больной, желая переменить тему разговора, вновь уставился в окно, тут же обрадованно растянул в улыбке чапаевские усы:
— Вона, смотрите! Машина какая интересная! Заграничная, иностранная, тёмно-красная! Петровна, наверно, у тебя там в перевязочной картошка жареная на плитке сгорела!
— Почему так? — Санитарка замерла с побелевшим лицом.
— Так цвет подходящий: иномарка на пожарную машину похожа...
Петровна выскочила из палаты, закричала в конец коридора:
— Зина! У нас в жаровом шкафу курица греется... Посмотри, чтобы не подгорела!
— Так ты же её сама десять минут назад выключила! — ответило больничное эхо.
Врач забежала назад в палату, посмотрела в окно:
— Ох, Сенька! Ну и чирей же ты... Так и до инфаркта довести можно! — И, уже объясняя больным: — И никакая это не «пожарка», просто легковушка. Видно, посетители к больным приехали. А что это они на территорию проехали?! Куда Люба на проходной смотрит?! Непорядок это... Вон сколько народе из машины выходит! Два парня, ребятишки, женщина, две девки молодых. Одна-то некрасивая, на курицу похожа, а вторая хороша! Телом игривая, лицом приятная, брови, как шаль у цыганки, глаза, как у Кармелиты!
— Ну, Петровна, и хватила! Тебе бы в театре... вахтёршей в гардеробе работать! А ты здесь «уток» отстреливаешь!
— Интересно, кому это такое внимание? — не обращая внимания на колкости, поинтересовалась женщина.
Игорь Красных, кудрявый, добрый парень, твёрдо ответил:
— А я знаю, к кому... — и с улыбкой посмотрел на Сашу.
— Точно, к нему! — всплеснула руками врачиха.— Видишь, как покраснел! Знать, Кармелита точно его девка, не иначе. Зачем ей ещё так на наше окно глазами зыркать? Побегу я гостей принимать. Объясню, что сейчас не приёмный час, но я их по одному пускать буду. Ты, Семёныч, тут раздачей руководи: суп наливай, макароны накладывай, котлеты по одной давай! Хлеба — сколь попросят...
— Как я, Петровна, с одной рукой наливать суп буду? — округлил глаза больной, но взволнованная санитарка его уже не слышала, зашлёпала тапочками по линолеуму в направлении лестничной площадки.
Первыми в палату забежали Коля и Вика. За ними, едва успевая, вошла Валя. Братик и сестрёнка бросились к Саше, наперебой, не слушая друг друга, стали рассказывать всё и обо всём. Валя нежно выстрелила глазами: «Как ты, Саша?» Он ласково улыбнулся в ответ: «Нормально».
Вика посчитала нужным рассказать главную, как ей казалось, важную новость. Показывая на Колю, девочка, приблизившись к уху старшего брата, рассказала «военную» тайну:
— А он твои лыжи брал, на гору ходил. И ещё свисток.
— Да я только один раз, недалеко, — стал оправдываться Коля. — На горе рябчик свистел. Я хотел попробовать приманить: подлетит он или нет.
— И как? Подлетел? — спокойно поинтересовался брат.
— Да, сразу! — Обрадовавшись, что брат не ругается за лыжи, ожил Коля и стал объяснять, как всё происходило: — Он порхнул, сел на берёзу, прямо над головой! Свистит, на меня не смотрит. Хохолок на голове топорщится, а горлышко чёрное!
— Это самец. Сейчас у них ток начинается: самец и самочка ищут друг друга, образовывают семьи, — стал объяснять Саша, а сам подумал: «Растёт брат!»
— Знаю. Весной рябчиков стрелять нельзя, они вдвоём яйца парят, — перебил тот и спокойно, вероятно, подражая брату, нахмурил брови в адрес сестрёнки: «Дома я тебе всё скажу!»
— Мамка больше не пьёт, сказала, что больше никогда пить не будет, — приблизившись к уху брата, опять зашептала Вика и начала выкладывать все новости подряд. — А дядю Толю, ну, который без глаза, похоронили. А тётя Надя, которая его жена, по улице в носках бегала. У меня в школе только одна четверка по математике, а остальные пятёрки. К нам дяденька милиционер приходил, мамке давал бумагу, письмо писать.
