Беда по дороге случилась: через реку на плоту переправлялся, ружьишко утопил. Плот на камень наскочил, разбился, я в воде оказался. Хорошо, что котомка на плечах была. Выплыл на берег, а ружья нет. Как быть безоружным? Плохо. Хотел было возвращаться, но только к вечеру случайно вышел к большому посёлку. Небольшой такой населенный пункт, несколько пятиэтажек да бараки. А у леса огромный полигон, гусеницами изрытый. Понял я, что здесь мотострелковая часть стоит, обрадовался.
Нашёл прапорщика, который имел непосредственное отношение к складам, купил спирта, напоил хорошо, дал денег, показал четырёх «баргузинов», он сразу купился. Давай, говорит, соболей, а на них хоть пулемёт бери. Пулемёт, конечно, мне не нужен был, СВД в тайге тоже штука неудобная: ствол длинный, тяжеловата винтовка. Спросил я у прапорщика карабин Симоновский: знаю, для таёжника самая подходящая вещь. Но карабинов не бьыо, устарели, автомат принёс и четыре рожка с патронами... — Косой зло сплюнул на снег. — Эх, Россия... Как на базаре... Всё растащили, продали. В старые, добрые времена у нас в части за потерю патрона десять суток «губы» давали. А тут автоматами запросто торгуют...
Косой подкинул ремень «калаша» на плече, зашагал твёрже, быстрее. С горы идти всё же легче. Саша, кажется, идёт нормально, может, всё ещё обойдётся... Однако не мешает лишний раз спросить о состоянии раненого.
— Ты, Санёк, оставь «Белку», я понесу, — подсказал Косой, но тот пропустил его слова мимо ушей.
Очень внимательно слушает юноша рассказ сопровождающего, не может понять, почему из обыкновенного парня со славным, добрым прошлым он мог превратиться в отрицательного персонажа, которого разыскивает милиция? Что помогло нравственному падению обыкновенного человека, у которого только началась жизнь?
Косой будто прочитал мысли, ответил сам:
— Все беды мои от вина! Пристрастился я к водке, как выпью — всё кажется хорошо, прекрасно, а в угаре не понимаю, что нельзя делать того или иного. А с технаря психика атрофируется, нет стоп-планки, чтобы сказать: «Хватит, парень! Остановись!» Был бы я тогда трезвый, не вступил в драку, не сидел бы восемь лет, склад не приписали. Да и здесь уже косяков накрутил. Сколько зверя зря побили, а мясо всё пропили. За что, спрашивается? Правильно дед говорил: «Утроба пойдёт не в пользу, тайга всегда накажет». Был бы Толян в своём уме, не полез бы на рога маралу. Сейчас закопают, сгниёт, никто добрым словом не вспомнит. А то, что он глазом сам ткнулся, не посчитают, опять я виноват буду. Ты спиной на штык упал — тоже я виноват... И всё водка, шмурдяк. Будь я трезв, не допустил бы этого!
— Я скажу, что на сук напоролся сам... — негромко ответил Саша.
— Как докажешь? Рана своеобразная: с одной стороны ткань резаная, с другой рваная. Любому хирургу понятно, что это работа ножа.
— Всё равно скажу, а там пусть докажут...
Косой угрюмо посмотрел на бедро парню, подумал: «Дай Бог, чтобы на своих ногах домой вышел...» Там, из-под телогрейки, на штаны расплылось тёмное пятно. Если посчитать, как кровь заполоняет тело внутри человека, двигаться парню самостоятельно осталось немного. Они прошли километр, не больше, идти до посёлка ещё около двух. Нет, не выживет... Даже если они своевременно доберутся до дороги...
Будто в подтверждение его слов, раненый вдруг споткнулся, упал на подломившуюся ногу. Косой подбежал к нему, наклонился, хотел помочь встать, но ужаснулся. Белое, как снег, лицо юноши вызвало у него страх. Наполовину прикрытые глаза, казалось, ничего не видели, тонкие, стянутые губы подрагивали.
— Ты что, Санёк?! Как твоё состояние?
— Да ничего, всё нормально, — спокойно ответил Саша, — поскользнулся. Нога левая что-то занемела, как ватная... Морозит. Но это всё ерунда, помоги подняться.
Косой в нерешительности потянул его за плечи, но, почувствовав тяжесть тела, вдруг понял свою ошибку. Кровь «прилипла» к лицу, он понял, что надо делать. В следующее мгновение он уже развязывал на ногах пострадавшего юксы, выставлял лыжи на лыжню, скинул свою куртку, приготовил для него лежанку. Парень понял его намерение, неторопливо, стараясь не делать резких лишних движений, перелез, лёг спиной на свои лыжи. Мужчина уже отстёгивал ремень автомата, снял с брюк ремень, соединил их вместе, закрепил на луках к носкам лыж:
— Держись, Санёк! Прокатимся с ветерком. И как же это я! Надо было сразу тебя положить...
Ещё на секунду задержавшись, Косой посмотрел по сторонам, запомнил место, бросил «калаш» под рябиновый куст, перекинул через голову лёгкую «Белку», тронул за ремни. Лыжи легко сорвались с места, покатились по лыжне. Периодически приостанавливался, следил за положением лежащего человека, а потом быстро передвигался вперёд.
Метр за метром, поворот за поворотом, пологие и крутые пригорки, кочки, ухабы, прыжки, прижимы — всё аккуратно, мягко проплывало под лыжами юноши. Над головой склонившиеся кедры, островерхие ели, почерневшие пихты. Небо подёрнуто бурыми тучами, из которых, вальсируя, на лицо опускаются тяжёлые снежинки. Руки, ноги, тело пронизывает муравьиная дрожь, веки тяжелеют, в ушах монотонный голос человека. Косой рассказывает смешной случай о том, как на службе, перед построением, мичману Троицкому пришили погоны «кап три», и чем это всё кончилось. Саша смеётся, ему становится немного легче. Силы приливаются в мягкое тело, сознание становится ясным. Потом всё исчезает, уходит куда-то в туман... Вдруг голос Вали: реальный, ледяной, как колкий холод. Девушка склонилась над его лицом, плачет. Слёзы падают ему на лицо, но он их не чувствует. Рядом кто-то что-то говорит. Подруга отстранилась, над ним наплыли глаза Косого:
— Держись, Санёк! Тут немного осталось, вот уже покосы пошли. Я дальше не пойду, здесь Валя тебя сама дотянет... Прощай, наверно, больше не увидимся... В любом случае...
Лицо исчезает. Теперь лыжи тянет Валя. Девушке тяжело, она громко всхлипывает, но не сдается, старается быстро преодолеть оставшиеся сто метров пути. Где-то впереди слышны знакомые и чужие голоса. Опять провал в памяти...
Ещё один раз Саша очнулся в низком салоне машины «скорой помощи». Рядом суетится женщина в белом халате, перетягивает руку жгутом, ставит укол. Её движения холодны, решительны, глаза спокойны, как у рыси перед прыжком. Увидев, что он очнулся, она рассеянно улыбается, к кому-то обращается. Больной с трудом приподнимает голову, видит бледное лицо Вали. Подруга приложила ласковую, мягкую руку ему на щёку. От её прикосновения становится легко и спокойно, как в далёком, безоблачном детстве. Он счастлив, хочет что-то сказать, но не может пошевелить губами, проваливается в глубокую, неизбежную пропасть.
Чистые шаги переновы
В палате тихо, светло, тепло. За окном слышна звонкая капель. На стенах играют солнечные зайчики. Сквозь приоткрытое окно просачивается горьковатый привкус набухших почек вербы. Томительный запах тающего снега кружит голову. Звонкое пиканье желтогрудой синички взрывает сердце порциями нахлынувшей энергии. Пришла весна! Жизнь продолжается!
