Надломленная ветка черёмухи
А, в общем, стрижка удалась! Из взъерошенных волос получилась неплохая укладка, сделавшая её обладательниц}' похожей на «Капризную барышню». Валя сама назвала так этот вид прически, которую создать ей стоило больших усилий и времени. Может, всё было бы легче, если бы непослушная Соня не крутила головой. Маралушка не могла понять, что с ней делают. Другое дело, если ласковая подруга, кормилица так хочет, тогда можно довериться мягким рукам.
Неожиданная идея постричь Соню Вале пришла давно. С первых дней знакомства с маралами она обратила внимание на то, в каком незавидном состоянии находится маленькая опекаемая: разбитая шерсть висела клочками, переплелась, склеилась смолой. Сгорбившаяся тёлочка походила на большую, мокрую мочалку с обвисшими ушами.
Девушка понимала, что тяжёлые условия существования, глубокий снег, голод, забрали у малышки последние силы. Значит необходимо помочь привести зимнюю шубу в порядок. Для этого она прихватила с собой большие портняжные ножницы, расчёску, три вида краски для волос, которую ей привезла в подарок двоюродная сестра Таня в прошлом году, летом. Родственница предложила ей окраситься так же, как она — сногсшибательно и неповторимо, с вздыбленным гребнем, на манер меланхоличного панка: «В городе сейчас все так ходят!» Последовать советам сестры Валя так и не осмелилась. Да еще «парализованный» видом Тани отец сурово загремел басом: «Не вздумай!» Весь посёлок разбегался по сторонам при встрече с девицей, предполагая, что это очередной подвид азиатской холеры. С подобной прической девушка проходила недолго: бабушка Тамара остригла спящей внучке все цвета начисто. Обиженная, она в платочке уехала на следующее же утро, с твёрдой уверенностью, что «в этот посёлок мода дойдёт только через триста лет», «вороны здесь красивее местных доярок», а «общеизвестный Урюпинск — золотое дно по сравнению с местным болотом!»
Сестра уехала. После неё остались неприятные воспоминания да пакетики с разноцветными красками, которые Валя решила опробовать на своей четвероногой подруге. После непродолжительной стрижки девушка нанесла на лоб Сони «красный пожар». Под ним, с двух сторон, над глазами, полосы зелёной краски. За ними, на затылке, на шее, за ушами и к щекам подходили дивные пятна собственной выдумки. Окрас животного получился неповторимый. Вале понравилась затея. Остальные смотрели на преображение по-разному: мать-маралуха какое-то время, как всегда, лежала на почтительном расстоянии, достаточно спокойно посматривая на девушку.
За полтора месяца знакомства она начала привыкать к людям. Может, видела, что человек желает им добра, подкармливает дочь, понимала, что от Вали исходит только хорошее. Если в первые дни общения маралуха убегала, звала за собой телёнка, металась в стороне, теперь было всё по-другому: при появлении посетительницы она спокойно, неторопливо уходила на соседнюю площадку, останавливалась около какого-то куста и равнодушно начинала есть рябину. Казалось, что она на какое-то время уступает свои права матери и относится к этому вполне равнодушно. Теперь самка не пугалась напевного, мягкого человеческого голоса, сквозившего лаской, а на своё придуманное Валей имя — Ланка — трепетная мамаша поворачивала голову и крутила ушами.
Бык-марал всегда игнорировал «женское» общество. Вале он начал доверять, не убегал прыжками в глухие ломняки, как прежде. Услышав шаги на лыжах, рогач предупреждающе гавкал, степенно, не поворачивая головы, неповторимо выдерживая рогатую осанку, уходил в дальний угол пожарища и там ложился. Однако даже на расстоянии в двести метров было видно, что глава семейства продолжает чутко охранять свои владения и семью. На голос человека бык никак не реагировал. Противоположное телосложению животного имя Малыш, доносившееся из уст доброжелательной девушки, ему ни о чем не говорило.
Во время боевой раскраски Ланка терпеливо пряла ушами, хватала ноздрями воздух, нервно крутила головой: «Что вы там делаете?» По окончании «процедуры», увидев свою дочь в необычном обличии, мамаша возмущенно пригнула голову, раздвинула ноги: это ещё что такое? Может, Ланка сразу собралась наказать Соню за своевольство, но ей мешала Валя. Тогда мать решила обратиться к отцу, тонко тявкнула два раза подряд: «Отец! Иди, полюбуйся на свою модницу!» Малыш повернул голову в их сторону, наконец-то ответил глухим, кротким басом: «Моё дело защищать. Я в женские дела не лезу. Твоя дочь, сама разбирайся».
«Моднице» в настоящий момент было безразлично, как она выглядит. Резкий запах красителей перебивал более стойкий вкус овсяного печенья из кармана кормилицы. А печенье маленькая маралушка любила очень! С настойчивостью хитрой попрошайки, она тянула влажный нос в карман, понимая, что всё самое интересное и вкусное в настоящий момент находится там, а не в разноцветных тюбиках. И ещё малышке нравилось, когда мягкие руки подруги так нежно ласкают её шею, треплют уши, гладят затылок. Она полюбила ласку человека быстро, неоправданно доверилась чувствам, которые забыть не так просто, а поплатиться за них очень легко.
Короткий зимний день быстро плавится в тенетах проплывающих облаков. Бархатные снежинки непроглядным кружевом застят окружающую тайгу. Время встречи с животными проходит быстро. Пора идти домой. Праздный воскресный день подходит к концу. Возвращение назад будет дольше, чем месяцем раньше. Семья маралов в поисках пищи целенаправленно уходит по пожарищу всё дальше от Осинового хребта. Когда-то звери стояли там, под вершиной горы. По прошествии некоторого времени строгий бык, отец семейства, Малыш, уводит Ланку и Соню вниз, на юг. Теперь, чтобы добраться до отстоя, найти зверей, Вале приходится терять больше времени. Саша говорит, что это к лучшему. Постепенно животные уходят в глубь тайги, подальше от посторонних глаз человека.
Девушка воспринимает событие двояко.
С одной стороны, она рада, что звери продолжают жить самостоятельной жизнью, но тт же грустит, понимая, что скоро наступит разлука: последние дни февраля предсказывают весну. Вольные маралы через какое-то время по насту начнут своё продвижение к далеким гольцам. Увидит ли она ещё когда-то свою Соню? Об этом лучше не думать. Ещё достаточно времени для встреч, впереди март. Покуда не расквасит снег и можно ходить на лыжах, заботливая Ваяя будет искать своих друзей до тех пор, пока этому позволят силы, время, погодные условия. А сегодня ей надо идти.
Девушка ещё какое-то время ласкала маленькую любимицу за ушами. Умиленная маралушка положила ей голову на колени, от удовольствия закрыла глаза. Она никак не хотела отпускать подругу от себя. Была бы возможность, ушла бы вслед по лыжне в посёлок. Однако строгая Ланка всегда останавливает дочь кротким мычанием: «Иди сюда! Неужели ты уйдёшь от матери?» Соня не может ослушаться, после третьего шага останавливается, печальными глазами смотрит вслед уходящему человеку, как будто хочет сказать: «Когда ты придёшь снова?»
Ватя с улыбкой машет красной рукавичкой, закидывает на спину шарфик, уверенно твердит: «Жди, теперь смогу прийти только через три дня!» Соня провожает её долгим, неотрывным взглядом. Когда шаги девушки стихают в густом пихтаче, маралушка поворачивается и неторопливо идёт под бок Ланки. Мать-маралуха ревностно обнюхивает резко пахнущие краски на голове дочери, какое-то время недовольно фыркает, потом, успокоившись, шагает к кустам выбитого копытами таволожника. Внизу слышится скрип снега: к семье возвращается Малыш.
