— Отличный подарок на сегодняшний день! Молодец, Волга! — благодарно потрепал Васька беснующуюся собаку. — А достать-то мы его сейчас достанем!
Не торопясь, снял со стволов предохраняющий чехол, дяя гарантии дунул, вставил патрончик, взвел курок и, тщательно прицелившись, плавно нажал на спусковой крючок. Тихий щелчок сразу утонул в кухте, густо насыпанной поверх гнущихся веток. Соболек резко дернулся всем телом и, медленно опуская кошачью голову, повалился вперед. Обмякшая тушка с ускорением полетела вниз, глухо тукая по попадавшимся на пути сучкам и собирая за собой сплошной поток падающей кухты.
Но слишком коротким было падение хищника: на пути встала широкая ветка-рука.
Досадуя на неожиданное препятствие, Васька коротко выругался и как-то нервно заскрипел зубами. Но это, естественно, не помогло: аскыр лежал крепко в пяти-шести метрах от земли.
Проверив упавшие после выстрела комья снега и не найдя среди них добычу, Волга вновь залилась лаем. Она не видела, куда упал убитый соболь, и поэтому по-своему ругалась на хозяина: «Ты что, пенек, стрелять разучился?»
— Нет, Волга, стрелять я не разучился. Убить-то я его убил, а как достать? — говорил он ей, оглядывая ствол дерева. И, немного помолчав, добавил: — Придется лезть!
Скинув лыжи, отоптал снег, снял курточку и, аккуратно ступая по мерзлым сучкам, начал подниматься по стволу. Судя по частоте разросшихся веток, кедр был непролазным, и, чтобы обрулить многочисленные препятствия, Ваське приходилось извиваться по-змеиному. «Разнокалиберные» руки-сучья промерзли до основания и были хрупкими и скользкими. Чтобы не сорваться вниз, ему приходилось пробовать их прочность, а потом подтягиваться на руках и ногах. Не предназначенные для подобных мероприятий кожаные ичиги предательски скользили и ежесекундно грозили падением, но цепкость рук и ловкость жилистого тела быстро продвигали охотника все выше и выше.
Подъем Васька закончил без каких-либо приключений. Добравшись до нужной ветки, он легко дотянулся до пушистого шоколадного комка и осторожно положил его в широченный карман брюк. Васька специально не бросил зверька вниз, потому что не доверял острым клыкам ожидавшей внизу собаки.
Теперь оставалось лишь спуститься вниз. Но спуск с дерева всегда сложнее, чем подъем: чтобы поставить ногу, необходимо постоянно смотреть вниз, что очень неудобно.
Резкий, неожиданный хруст сломавшегося под ногой сучка, прозвучавший словно хлопок «мелкашки», потеря равновесия... Скользнувшие по мерзлому дереву руки не смогли удержать тело — с треском ломая хрупкие ветки, в какую-то секунду пролетев шестиметровую высоту, он грохнулся на спину в утоптанный им же снег. Хотя пушистая перина несколько смягчила сильный удар, появилось ощущение страшной боли, дыхание перехватило... Ему показалось, что тело разорвали на несколько частей, отчего сознание покинуло мозг, черной темнотой заполонив окружающий мир...
Васька не помнит, сколько времени прошло после падения, но страшная боль, отключившая его, возвращала в действительность.
Медленно приоткрыв глаза, он увидел морду Волги, почувствовал горячее прикосновение шершавого языка, приводившее в чувство. Увидев некоторое движение, собака радостно заскулила, приветствуя своевременное возвращение человека «в этот мир», и, усевшись рядом, замерла, ожидая команды.
Дыхание давалось с большим трудом, сопровождалось резкой колющей болью — легкие были отбиты.
Васька попробовал пошевелить руками и ногами — к огромной радости, это получилось довольно легко! Кости конечностей были целы и без труда подчинялись сигналам головного мозга.
Собравшись с силами, опираясь и цепляясь руками за все, что было вокруг, приподнялся и сел, ощупывая себя со всех сторон — вроде бы цел. Но жгучая, острая боль говорила о том, что внутренние органы получили страшное потрясение и могли быть повреждены. Соленый привкус выступившей на губах крови подтверждал самые плохие ожидания.
Оглядевшись вокруг, ужаснулся «удачному приземлению»: он упал между двух невысоких, в два метра высотой пихточек! Если бы траектория падения сместилась вправо или влево на каких-то полметра, они вполне могли бы послужить хорошими пиками...
С огромным трудом поднявшись на подкашивающиеся от боли ноги, Васька схватился за ветки деревьев, чтобы не упасть от внезапного головокружения и темноты в глазах. Когда это прошло, попробовал двигаться вновь. Каждый шаг сопровождался страшными коликами и резями, и, чтобы пересилить самого себя, потребовались большие усилия! Надо было как можно быстрее идти на избушку!
На то, чтобы застегнуть на лыжах юксы, надеть котомку и перекинуть через спину ружье, ушло не менее десяти минут. Попробовал шагнуть — получается, но непрекращающиеся боли все так же мутили рассудок и перехватывали дрожащее дыхание. Медленно, очень медленно, двадцатисантиметровыми переступками, он все же пошел назад, домой.
Волга шла чуть впереди, периодически останавливалась и поджидала хозяина. Как будто понимая его страдания, она с тоской смотрела на искаженное от боли лицо, мучилась и переживала вместе с ним.
Постепенно Васька приходил в себя: с каждой пройденной сотней метров движения охотника становились тверже и увереннее, шаг — длиннее, а скорость больше. Расшевелившись и приспособившись к болевым ощущениям в организме, он продвигался вперед, периодически отмечая свой путь кровавой слюной.
Увидев приближающегося Ваську, его полуизогнутую фигуру, Ольга забыла про все свои утренние обиды и, выскочив навстречу, испуганно спросила:
— Что случилось?
Вместо ответа он жестами попросил помочь снять болтавшуюся за спиной «Белку», котомку и лыжи. Как-то стараясь сгладить паузу, он через силу слабо улыбнулся и нехотя бросил:
— Ничего, все нормально! Упал чуть-чуть!
От этого «чуть-чуть» у Ольги округлились глаза, когда она посмотрела на его спину. Там был сплошной кровоподтек.
— Как же так получилось? — со слезами спросила она. — Что же теперь будет?
— Раз пришел сам, то теперь уже не будет ничего! Все нормально, просто ушибся! Отлежусь день-два, и все! — И, выдержав паузу, добавил: — Видно, пока не смерть!
17
События двух последних дней сблизили молодых людей, соединили в одно целое, сроднили души. Пожар любви разгорелся с новой силой.
— Вербочка, ласточка, розочка моя ненаглядная! — говорил, почти шептал он ей, а она таяла от этого, как весенний снег на солнцепеке.
Васька отлеживался на нарах и счастливыми глазами младенца наблюдал за суетившейся вокруг него Ольгой.
Ольга даже кормила его из ложечки. Несмотря на все его протесты, она настойчиво толкала порцию каши или жиденького бульона ему в рот до тех пор, пока он с этим постыдством не смирился. В конце концов, такая забота ему очень понравилась, перед едой он сам смешно, по-грачиному раскрывал рот и детским голосом пищал:
— Твой птенчик хочет кушать!
