— Чего надобно?
— Мне бы Дмитрия… Или Андрея.
— Нашто тебе?
— Зверь заломал.
Человек ушел в дом, но вскоре вернулся с лампадой в руках. Хозяином оказался мужчина невысокого роста с пышной бородой: старовер. Приблизившись вплотную, первым делом отогнал собак, потом осветил лицо:
— Ты што, один, али с кем?
— Один я. Мне бы Дмитрия.
— Щас, — ответил тот и пошел вдоль забора куда-то в темноту.
Прошло немного времени, как где-то захлопали дверьми, послышались тревожные голоса. К нему подошли мужчины, из-за спин выглядывали женщины. Янис узнал Дмитрия, обратился к нему:
— Помоги! Больше некуда было идти.
— Что сталось? — поддерживая его под руку, чтобы не упал, спросил тот.
— Медведь улей поволок… Руку вот зажевал, собаку порвал, едва добрался до вас, — задыхаясь, объяснил Янис. Этого было достаточно, чтобы Дмитрий, крестясь двумя перстами, начал действовать:
— А ну, Андрейка, помоги мне! Пошли в гостевую.
Освещая дорогу жировиками, его повели куда-то по тропинке мимо темных домов. Наконец-то добрались до небольшой избы на отшибе у ручья, открыли дверь, помогли зайти внутрь, усадили на нары. Сбоку возникла какая-то черная старуха, бережно взяла руку, размотала тряпки, крестясь, отпрянула:
— Спаси Христос! Будто в ступе толкли… — И к собравшимся: — Никодима надо. Пусть он смотрит, я не смогу.
— Никодима! Никодима позовите! Сходите за Никодимом! — раздались негромкие голоса.
Кто-то ушел за старцем. Пока ждали, Яниса уложили на нары, осмотрели и перевязали голень. В отличие от рваных ран на руке удар о камень был незначительным.
— Тутака быстро заживет, — успокоила черная старуха и опять посмотрела на руку. — Како же тебя сподобило?
— Говорит, зверь порвал, — ответил за него невысокий мужик с бородой, которого Янис увидел первым.
— Иж ты, сердешный. Поди, весь кровью истек. Как ишшо по тайге шел?
Пришел бородатый, сгорбившийся дед, разогнал всех, оставил старуху, какую-то женщину средних лет и Дмитрия с Андреем. Осмотрел рану, приказал принести теплой воды и серы с воском. Приободрил Яниса певучим, мягким голосом:
— Ништо, молодец! Бывает хуже. Попробуем сохранить тебе руку. Тебе надобно крепиться. Будем кожу шить, да косточки складывать.
И Янис крепился. За все время пока Никодим зашивал раны и накладывал дощечки, не проронил ни звука. Перед тем как все закончилось, услышал и запомнил слова черной старухи:
— Ишь ты, какой терпимый. Знать, к жизни приспособленный.
И отключился.
Проснулся утром от кашля. Осмотрелся вокруг, вспомнил где есть. Лежит на нарах на сене, прикрытый домотканым одеялом. Под головой набитый травой холщевый мешок. Изба приземистая, низкая, из толстого кругляка с блестящей сажей: печи нет, топится по-черному. На всю избушку одно маленькое оконце с натянутым бычьим мочевым пузырем вместо стекла. Под ним некое подобие стола, кусок доски с берестяной посудой на ней. У противоположной стены еще одни нары. Пол земляной.
Прокашлявшись, кое-как поднялся, присел, захотел на двор. Голова кружится, сил нет встать на ноги. Не удержался, опять лег на нары. Дверь немного приоткрылась, внутрь заглянул мальчик лет десяти, с прямыми, цвета соломы, волосами. Одет в холщевую рубашку и такие же штаны. Посмотрел на Яниса ясными, голубыми глазами и так же, как появился, исчез.
Собираясь с силами, гость прикрыл глаза, ждал, пока перестанет кружиться голова. Изнутри опять подкрался кашель. Сморщился от боли, отдающей в руку. Пока кашлял, дверь опять открылась. Пригибаясь под низкой подушкой, внутрь вошла черная старуха. За ней заскочил тот самый мальчик, стал с интересом рассматривать человека с ветру.
— Одыбался, сердешный, — без улыбки, со строгим лицом и стянутыми в одну линию губами, заговорила бабушка и подала со стола туесок. — На вот, пей отвар. Всю ночь бухал, простыл видно. В реке купался?
— Да, переплывал, когда к вам шел, — принимая еще теплый настой, ответил Янис.
— Оно и зримо. В мокрой одежде да босыми ногами по земле. Кабы чахотка не пробила, — покачала головой та, но приободрила: — Но покуда ты с нами, хвори не бойся, выходим. Никодим не таких выхаживал. Пей больше отвара да мед ешь.
— Спасибо, матушка, — с благодарностью ответил Янис и замолчал на полуслове.
— Федосия меня зовут, — представилась черная старуха. — Так и зови меня — матушка Федосия. А это, — указала на мальчика, — ставленник твой, Никиткой кличут. Как что надо будет, позови, он подле избы находиться будет. На двор захотел? — будто прочитав его мысли, вдруг спросила она. — Вот, в углу нужник. Сходишь — Никитка вынесет. — И, уходя, дополнила: — Много рукой не двигай. Я пойду за Никодимом.
Пропустив вперед Никитку, Федосия ушла. Янис отставил туесок с отваром на стол, опять присел, еще больше захотел в туалет. Сходить в деревянное ведро стыдно, решил выйти на улицу, пока никого нет. Поднялся, сделал два шага к двери. Голова закружилась, потерял равновесие. В последний момент, оберегая руку, вывалился в дверь наружу. Упал через порог, как мешок с картошкой. Рядом Никитка, сорвался с места, побежал звать на помощь:
— Матушка! Матушка Федося! Дядька на землю сбрякал!
Пока лежал, сбоку подскочили две женщины, за ними Федосия. Помогли подняться, затащили назад в избушку:
— Ты што, грешник? Пошто меня не слушаешь? Говорила ведь, не ходи один. Нашто тебе Никитка приставлен? — Уже мягче: — Как рука-то? Не сдернул? Ну, хорошо, хоть руку не повредил. А то бы наделал дел… — Перекрестилась. — Спаси Христос!
Янис покорно выслушал ее, посмотрел на помощниц. Первая — молодая женщина лет двадцати пяти, вторая, совсем юная, с приятным, милым лицом, девушка. Волосы туго прибраны под платки. Смотрят обе на него испуганными глазами, узнав, что все в порядке, выскользнули друг за другом на улицу, как будто не было.
— Ить, сам понимашь, что сил нет, — продолжала урок Федосия. — Так захлестнуться недолго. Хорошо, что Агрипина и Катерина рядом были. Мужики-то ить все на покосе.
Янис подавлено молчал. Понимал, что виноват. От этого в туалет меньше не хотелось. Федосия, посмотрев на его жалобное лицо, все поняла, прониклась состоянием, подставила бадейку рядом с нарами:
— На вот, сходи. Да не майся, — и, чтобы его не стеснять, вышла на улицу.
Потом молча вынесла ведро, вернулась назад. За ней, тяжело переступая через порог, вошел старец Никодим. Сухо ответив на приветствие, молча осмотрел руку, приказал Янису пошевелить пальцами, довольно покачал головой. Потом заставил перевернуться на живот, прислонив ухо к спине, долго слушал легкие. Наконец, высказал заключение:
— Барсучины надо. И настой трав, пущай пьет. Да кормите ладом, пущай Агрипина курицу зарубит. Молоко давайте, крови много утекло… Спаси Христос! — И ушел.
