Рось замолчал и потянулся рукой в карман. Кто-то из старателей в нетерпении протянул ему готовую, только что свернутую цибалку:
— Ну, кури! Да не тяни душу, говори побыстрее.
— А ты не торопи. Скоро только глухарь капалуху топчет. А разговор должен быть основательным, по порядку, — спокойно сказал Семеныч и неторопливо прикурил от зажженной кем-то керосиновой лампы.
— Так вот я и говорю, — продолжил старожил. — Повстречался я в тайге с Андрейкой. Разговорились у костерка. Я спросил у него, не он ли приколол Тимохе мужскую доблесть. Он согласился, сказал, что было дело. Но и сказал, что в этом деле он участвовал один. Один — это значит без Лехи. Я более ничего не спрашивал, но сам для себя заметил две вещи. Первое — это то, во что был обут Андрейка. А на ногах у него были бродни, такие же, как и у любого старателя.
И тут меня такой интерес пронял, как это, думаю, так получается? У человека бродни — что медвежья лапа! Кожа, она и есть кожа. Если медведь пройдет по мокрой траве, у него вся грязь сразу же отмоется, сколько бы ее там ни было. Так? А ведь Андрейка к складу по мокрой траве шел. А это значит, что бродни у него были чистыми, без грязи. И никак он не мог в складе грязь на полу оставить. И еще одно. Заперво я думал, что с Андреем и Леха был, и это он окурок бросил на землю, потому как он в то время папиросы курил. Ан нет. Не так дело было.
Рось ткнул крючковатым пальцем в самокрутку Сохатого:
— Посмотри, как ты куришь? В кулаке держишь самокрутку-то. Все старатели и люди тайги так курят: держат окурок двумя пальцами, в кулаке. И Леха папироску курил так же. И поэтому на его окурке получалось всего лишь одно сдавление — под губы. А на том окурке, что я нашел у склада, было два сдавления: одно — под губы, а второе — поперечное. Под пальцы. Видели, как городские или приезжие курят? Держат папироску в двух пальцах, но уже огнем на запястье. Всем ясно?
Рось на своей самокрутке показал, как курят городские.
— Так ты что, старый, хочешь сказать, что у склада был кто-то еще? Семеныч покачал головой:
— И не только у склада... Но и в складе тоже! — обвел он таинственным взглядом замеревших мужиков. — Долго я думал тогда: откуда в складе грязь появилась? И, наконец, остановился на том, что или Михалыч, или Кузьмич ночью за спиртом приходили, да потом запамятовали. На том я и остановился. Однако, как оказалось, неправильно думал, ошибался. И очень даже сильно ошибался. А разгадку мне Сивка подсказал. Ну, конь, что в спецотряде милиционеров возит. Когда они за золотом приезжали, я случайно подсмотрел такую «козулю». Наступил Сивка на доску, тукнул подковой, а у него из-под копыта грязь отпала. Когда он шел по земле — она туда набилась, как это всегда бывает. А как только нога коня о твердь сбрякала — землица-то и отвалилась! И тут меня проняло! Господь милостивый! Спасибо за надоумку! — С этими словами Рось троекратно перекрестился. — Грязь-то в складе была от сапог! В подошве, в рубцах да между каблуком надавилась. Как идешь по мягкому, по траве — так ничего, держится. А как только по доске пойдешь — сразу же отвалится. Полегчало мне. Ну, сам себе думаю, это хорошо. Значит, точно или Михалыч, или Кузьмич ночью за спиртом в склад приходили. На всем прииске только у них сапоги. Да еще у Тимохи, потому как положено по службе. Вроде как и успокоился, а ночами не спится: кто ведерко перевернул? Заел меня червяк! Пошел я тогда, значит, к Кузьмичу, говорю: отвешай табаку — табак кончился. Пошли мы с ним в склад. Пока он табак отсыпал, я успел пересмотреть то, что меня интересовало. И что бы вы думали?
Рось напряженно вскочил на ноги, обвел окружающих взглядом и указал пальцем на керосиновую лампу:
— Сашка! Возьми лампаду!
Сашка Могила схватил керосинку за ручку.
— Поднимай к потолку! Еще выше! Вот так. Теперь держи, — командовал Рось оробевшему Сашке.
В бараке воцарилась тишина. Старатели замерли, наблюдая за происходящим, и все еще не понимали, чего хочет добиться Семеныч. Прошло несколько минут, прежде чем Гришка встревоженно спросил:
— Ты что, дед, избу запалить хочешь?
— Запалить нет, а вот показать что-то хочу, — ответил старожил и, положив ладонь на Сашкину руку, легко придавил ее книзу. — Что произошло?
— Как что?.. Потолок закоптился, — сказал кто-то.
— Во! Именно! — засуетился Семеныч. — И в складе было так же. Но только там закоптился не потолок, а верхняя полка. Тут у меня еще одна разгадка получилась.
Он вырвал из Сашкиных рук лампу, приподнял со стола котелок и на его место поставил керосинку.
Изумленные старатели, затаив дыхание, следили за его действиями. Тишину нарушил Гришка:
— Ты что это, хочешь сказать, что ведерко убрали для того, чтобы на его место поставить лампу?
— Во! Точно! Умен ты, Гришка, по чужим подсказкам! Верно сказал! Когда лампу убрали, ведерко поставили на место. Однако обмишурились, поставили не так, как оно стояло, а, наоборот, по-городскому, на дно!
С этим секретом мое расследование сразу же продвинулось на несколько ступенек. Я понял, что ни Михалыч, ни Кузьмич той ночью в складе не были, потому как керосинка всегда стояла только на одном месте — на прилавке. А Михалыч и Кузьмич, опасаясь пожара, никогда не допускали, чтобы лампада покидала свое законное место. К тому же на верхней полке лежали ватники! Да и зачем им это? Если бы кто-то из них брал спирт, то стоял тут же, за прилавком. Наливай и пей! И я призадумался: кто же мог быть в складе? Опять ночь не спал, все думал так и эдак. А тут, как на беда, милиция приехала: арестовали и Михалыча, и Кузьмича. Что за дела? Никто ничего не знает, никто ничего не говорит. А вот вчерась увидел, кто у нас еще носит сапоги. Нудыть твою, медведя-то и не приметил! В соседнем бараке с нами трое аньжинеров проживают. И у всех троих есть яловые сапоги! Видеть-то вижу. А спросить боюсь. Какое сейчас время? Спрошу, были ли вы в складе тогда-то? А они возьмут да и привяжут за что-нибудь. Тут дело такое, темное. Наше дело — сторона. А сегодня вот видишь, как получается. Видишь, какой я беспонятный? Доверчивый? И все мы доверчивые! Только сейчас понял, почему керосинку на полку ставили. Да потому, что рядом с ведерком ящик с золотом находился! Во, как получил ось-то!
Старатели грозно загалдели:
— Неужели точно взяли? Сволочи!.. К стенке таких надо!
— Да не к стенке, а в шурф их. И дело с концами!
— Ох, Семеныч! Дотошный ты! Как ты так мог все расставить по своим местам? — восхитился один из мужиков.
Рось пыхал самокруткой и заговорил лишь тогда, когда немного схлынула волна ненависти старателей:
— Ишь, как все вышло-то: украли, а свалили на других. И Андрей с Лехой случаем попали. Надо же! А как теперь вину аньжинеров доказать?
— Да я из них кишки выдавлю! — взревел Гришка Сохатый.
— Ну и что с того? — спокойно спросил
Семеныч. — Выдавить-то выдавишь, а надо думать, как наших мужиков оттуда вытащить, здесь дело мудреное. Тут надо умом и хитростью, как глухаря на току. Чтобы, так сказать, можно было их поймать с поличным.
