— Вот скажи, как жить в этом мире, когда кругом коварство, хитрость и обман? В начале века мои деды заняли участок, небольшой ключ по Крестовоздвиженскому прииску. Скажу сразу: не без крови обошлось это дело. Моего дядьку с семьей бродяги порезали. И все из-за него, золота. Ну да ладно, дело прошлое. Только начали помаленьку обживаться, дома срубили, колоды вывели, шурфы закопали. Пошло дело, золото стали добывать. Прослышал о том Петр Подсосов, в Минусинске зафрахтовал этот участок, подарил дочке Екатерине. В одно лето приехал из города поручный с рекрутами, привез бумагу. А что в той бумаге отписано — один Бог ведает! Из нас никто грамоте не обучался, да и бумага по тем временам была как знамение. Неслышимый и незримый глас царя. А царь не кто иной, как сам Господь Бог! Так вот погнали нас с собственного прииска, как блудных собак. Наши дома пустили под склады, магазин да золотоскупку заняли. Понагнали из уезда кандальников, наняли бродяг и на наших же шурфах да колодах золото стали отмывать. Нам предложили либо работать на Подсосова, либо убираться с прииска. Делать нечего. Стали мы на купца горбатиться. Ну а сами конечно же всем родом стали средства подкапливать, чтобы, так сказать, себе прииск откупить. Копили долго — почти полвека. Наконец-то собрали нужную сумму, отправили моего тятю в Минусинск. До Минусинска из Чибижека на коне дней шесть ехать, не менее. А на дорогах по тем временам разбойников видимо-невидимо. Пришлось отцу тайгой пробираться, а это и того дольше вышло. Короче говоря, ездил наш тятя до осени, но прошение на прииск подал. В городе сам губернатор ему сказал: «Жди!» Ждали долго — четыре года! На пятый год тятя поехал в город, еще золотишко повез. И вот только тогда нам купчую отписали. Какой-то многоуважаемый гражданин Барисман отказался от прииска Любопытного, что в Тартаяке. Тартаяк от Чибижека — еще пол сотни верст. Глушь, тайга непроглядная. С продуктами еще тяжелее, чем в Чибижеке. Но делать нечего. Переехали мы ранней весной в Тартаяк. Но не все, половина рода осталась горб на Подсосова гнуть. К той поре сам Петр помер, а дочка его, говорят, состарилась. Ну а золото конечно же шло наследникам, хотя никто этих наследников и в глаза не видел. Один управляющий с заверенными листами. Ну да ладно, Бог с ними! Я про себя сказ веду. Перебрались мы, значит, в Тартаяк, стали понемногу обживаться. И хоть работали по-привычному, все равно дело пошло: забили новые шурфы, канавы провели, колоды наложили, работников нанимать стали. А после первой сдачи золота царю (налог государству) сам губернатор Минусинского уезда выделил нам несколько человек ссыльных. Однако мы их не обижали. Тех, кто свой срок отбывал, отправляли домой в хорошей одежде и сто рублей в карман клали. Так прожили мы лет двадцать. В Тартаяке отстроили небольшой поселок: смастерили бараки для рабочих, золотоскупку, магазин, дома крестовые. Жизнь была хорошей. К тому времени тятя помер, а мы с братьями все в свои руки взяли. Однажды прослышал я, что в Чибижек штуковину привезли — монитор называется. Струя воды бьет, землю отмывает. Сбегал в Чибижек — верно, есть такая штука. Канавами воду проводят, а потом трубами напор создают. И купить такую штуку можно не далее как в Минусинске. Задумали мы с братьями купить монитор. Поплыли на долбленках по Шинде, в Кизир, потом — в Тубу, до Курагина. От Минусинска, значит, до Курагина эту конструкцию на конях, на телегах доставили, а далее — уже на лодках. Все ручками, шестиками! От Курагина до Тартаяка около двухсот верст. Ну ничего, в пять дней управились, приплавили, установили. Стали золото мыть. Дело пошло куда лучше! Меня тут задумки посетили. Ну, думаю, раз такое дело, отправлю-ка я своих сынов да племяшей в Минусинск грамоте обучаться. Может быть, хоть кто-то из них человеком станет! Не все же медведями жить! Ан нет, не получилось. Как гром грянул! Приехали в восемнадцатом года алкаши с красными тряпками. Сказали, что власть сменилась и что все теперь общее. Как так, думаю? Я всю жизнь от мала в земле ковырялся, все горбом добывал и теперь свое имущество должен на лодырей делить? знал я «ту власть». В Чибижеке — первые тунеядцы! Их так и звали: Митька Непросыхай да Егор Спиртолей. Они за свою жизнь в руках лопату не держали и золота в глаза не видели. А тут на тебе! Все общее? И еще один с ними был, видно, главный, в кожане. Говорил, что из Минусинска. Да человек семь каких-то красноармейцев, видимо, такие же пьяницы. Все с револьверами да с винтовками. Меня, значит, с братьями, племяшами да сынами под замок в склад посадили. Из магазина и золотоскупки все выгребли. Арест, так сказать, наложили. Ну а сами-то принялись спирт лакать. Соответственно все работники и ссыльные к ним присоединились, на дармовщинку-то и уксус сладок! Долго они пили. Целую неделю! Нам с братьями на дню по два раза приходили в склад ребра ломать. На нас живого места не было — все синие! Благо хоть жен наших не было — ушли в Чибижек к родственникам. А когда про нас узнали, то пришли да втихаря подкоп под склад придумали, вызволили нас. Собрали мы кое-какие тряпки и в ночь сиганули на восток. Видимо, только утром спохватились «красноперые», погоню учинили, но не догнали. Ушли мы, значит, через белогорье. Три лошади, несколько баулов тряпок да золотишко кое-какое было в стороне зарыто. Вот и все, что было нажито за четыре поколения в Чибижеке...
Дядька Иван умолк. В его глазах было сожаление, но не злость.
В какой-то миг Андрею показалось, что на глазах у старого человека появились слезы. Однако, стараясь не показывать своей слабости, Иван, тяжело посмотрев на Андрея, продолжал:
— Шли долго, целый месяц. Не хватило ума, надо было переваливать за кордон и идти в Монголию. Так тогда многие делали, спасаясь от «красной напасти». Но что же, родина дороже! Русская земля — своя кровь и плоть! Уйти за пределы Сибири — значит продать родину... Пришли на море-Байкал. Думали, что там будет лучше. Но нет, везде кровь рекой лилась. Сын отца убивал, брат — брата... Первое время в тайге, староверческом скиту приют нашли: пять лет без греха прожили. Но и там новая власть застала. Скит сожгли, многих из староверов за неподчинение расстреляли. Тогда никакой власти не было: человек человеку зверь! Убивали за малую оплошность. От моего рода осталось только пять человек. Остальные либо биты, либо сосланы... Вот так вот... На прошлой неделе заходил в Тартаяк. Но не на глаза — со стороны, как зверь, посмотрел. Наш монитор работает, мужики золото моют. Обидно, а ничего не поделаешь... Под старость лет вот решил родных навестить, все-таки в Чибижеке у меня сестра и братья сродные остались. Может быть, слыхивал фамилию такую, Ч — вы?
— Как же! — радостно воскликнул Андрей. — Слышал. Они и сейчас на Крестовоздвиженском прииске живут. Так это в честь вашего рода улицу назвали?
— Так это, да! Наш род к концу прошлого века насчитывал более восьмидесяти душ!
— А ныне есть кто в живых?
— Да, наверное, две-три семьи осталось...
— А почему ты так говоришь, дядя Ваня, повидаться бы? Что, помирать собрался? — с интересом спросил Леха.
— Кто его знает — жизнь коротка! Смерть всегда застать может. И тогда, когда ты ее меньше всего ожидаешь... — задумчиво, с грустью в голосе ответил Иван.
— Ну, тебе-то еще рано! Ты еще молодой!
— Ой ли? Это только кажется! — с улыбкой проговорил Иван.
