На шум из бревенчатой сторожки выглянул бородатый сторож Ефим и угрожающе рявкнул на всю улицу:
— А ну! Уж я вас! Уши-то порву!
Перепуганная детвора бросилась врассыпную.
Наташка засеменила вниз по реке. Шумное сопение за спиной заставило ее бежать еще быстрее, но преследователь не отставал. Девочке казалось, что дед Ефим гонится за ней. В изнеможении, едва перебирая заплетающимися ногами, она осмелилась обернуться. Вместо бородатой рожи Наташка увидела раскрасневшееся, запыхавшееся, измазанное кровью лицо Кольки.
— Ты что это за мной бежишь? — падая на траву, сбивчивым голосом спросила Наташка.
— Я?! Очень мне нужно за тобой бежать! Я сам по себе. Это ты от меня убегаешь! — присаживаясь неподалеку, ответил Колька и вытер сочившуюся из носа кровь.
Искоса посмотрев на него, Наташка хотела ответить каким-нибудь колким и обидным словом, но, видя разбитое лицо и тусклые глаза, не стала злословить. Ей вдруг стало очень жалко его. Невидимая граница отношений между мальчиками и девочками, примерно десятилетнего возраста, лопнула, исчезла, появились нежность и искреннее сострадание.
— Тебе больно? — спросила она тихим, изменившимся голосом.
— Вот еще! Если бы не конюх, я бы ему показал! — бодро, по-петушиному ответил Колька.
— Вымой лицо в ручье, а то кровь-то так и хлещет! Всю рубаху испачкал!
Несколько удивившись неожиданной заботе, Колька с интересом посмотрел на Наташку, хотел идти к ручью, но она скомандовала:
— Сними рубаху. Дай ее мне.
Колька удивился еще больше и попытался отказываться. Она насильно стянула с него рубаху и, наклонившись над ручьем, стала полоскать в прозрачной воде. Колька в это время смывал с лица запекшуюся кровь, которая продолжала сочиться из разбухшего носа.
— Ляг на спину! — в очередной раз скомандовала Наташка. Колька вновь покорно подчинился ее словам, лег на землю и скосил глаза на новоявленного доктора.
Не находя необходимой тряпки, Наташка без колебаний оторвала у Варьки юбку, протянула Кольке, строго проговорила:
— Приложи, а то так и будет до вечера капать...
Колька безропотно подчинился. Приложив к носу тряпку, он силой воли заглушал бушующее внутри его мальчишеское самолюбие: «А почему она командует?»
— Ты зачем грязь из копыта пил? В сказки веришь? — после некоторого молчания с насмешкой спросила она.
— Нет. Хотел банку выменять, — хмуро ответил он.
— Зачем?
— А она хорошо солнце отражает. Хотел зайчиков пускать...
— Ох, и надул он тебя... — после некоторого молчания сказала Наташка. — И саблю отобрал, и банку не дал! А хочешь, Андрей придет из тайги, я ему скажу, и он отберет саблю у Сережки?
— Еще чего! Жаловаться? Да я сам Сережке по морде дам! Вот только подрасту немного... На будущее лето... — вспыхнув, подскочил Колька.
Наташка осторожно коснулась его плеча:
— Лежи, а то кровь опять побежит.
Колька лег на спину, удивляясь своей покорности.
— А хочешь, будем вместе зайчиков пускать? У меня есть два осколочка от разбитого зеркала, один маленький, а второй побольше. Я тебе дам тот, который побольше, — неожиданно проговорила она.
Не зная, что сказать, Колька промолчал. Подкрепляя паутинки добрых отношений, от которых на душе растекалось приятное тепло, он прищурил глаза и стал лихорадочно соображать, что бы такое подарить Наташке.
— А у меня есть целых восемь гильз от винтовки. Я ими в солдатиков играю. Если хочешь, я тебе отдам четыре штуки...
К дому Наташки они подходили вместе, как старые друзья. Простота и чистота детских душ делает чудодейственные, подчас недоступные для взрослых дела. В таком возрасте легко завязываются крепкие, чистосердечные отношения, которые могут длиться всю жизнь.
Но как можно Наташке пройти мимо неторопливо вышагивающей по поселковой улице хорошо знакомой нам Татьяны — надменной и гордой? Их отношения все более ужесточались, обострялись и грозили Наташке плачевным исходом. Но, несмотря на это, несмышленая девочка продолжала травить Татьяну, выставляя напоказ ее дурные стороны.
Наташка язвительно улыбнулась и, хитро посмотрев на Кольку, быстро затараторила:
Наша Танька — драная кошка на колу,
Упала мордой в сажу и золу.
От радости смеется и хохочет.
Но рожу мыть водой никак не хочет!
С этими словами она на короткое время остановилась, ожидая эффекта в глазах Кольки. Колька был доволен. Тогда Наташка хотела добавить еще несколько слов, но не успела.
Ухватив девочку за косу, Татьяна принялась шлепать Наташку. Колька бросился на защиту. Сильно размахнувшись ногой, он пнул Татьяну по ее бугристым формам. Этого было достаточно, чтобы она отпустила Наташку.
— Ах ты, щенок! — зло зашипела она и потянула руки к Кольке.
Колька резво отпрыгнул назад и вслед за подружкой бросился бежать по улице.
Убедившись, что ей не догнать детвору, взбешенная Татьяна подняла с земли Варьку, выпавшую из рук Наташки, злорадно усмехнувшись, разорвала игрушку на несколько частей и бросила в сторону опешивших детей.
Наташка заплакала. Колька стал собирать тряпичные руки и ноги. Татьяна пошла прочь.
— У-у-у, змеюка! — грозился Колька. — Не плачь, Наташка. Пришьем мы и голову, и руки, и ноги. И будет такая, как и была. Она ее больше не порвет, потому что я тебя буду всегда защищать...
Наташка перестала плакать, шумно вздохнула и, посмотрев на Кольку, улыбнулась. Она не могла что-либо сказать ему в ответ, так как не знала слов признательности. Но взгляд девочки говорил о многом: об искренней благодарности, о настоящей преданности, о чистой, светлой дружбе и еще о многом другом, что только может сопутствовать этой дружбе в счастливом, безмятежном детстве.
ГЛАВА 11
Вечернее солнце скрылось за неоглядными макушками высоких гор. Вытянувшиеся тени принесли за собой прохладу, неторопливо поплывшую по глубокому балахтисонскому ущелью навстречу каравану. С каждым поворотом конской тропы, копировавшей изгибы прорезанного водой лога, ход становился труднее и сложнее. Болотистые мочажины топили лошадей по колено, каменистые отмели сбивали натруженные ноги уставших животных. Отвесные скалы-прижимы заставляли переходить караван с одного берега на другой, и на это тратилось драгоценное время.
Немногочисленные притоки-ручейки, несущие свою силу в Балахтисон, говорили об окончании тяжелого пути — река с каждым километром становилась все уже. До устья Павловки оставалось небольшое расстояние.
Наконец Марат закрутил головой, зашевелил ушами, с шумом вдохнул встречный воздух. Предупреждая Андрея о приближении к жилью человека, животное всхрапнуло и прибавило шаг.
