После завтрака, все еще находясь под впечатлением ее вопроса, присел на чурку, снова взял нож вырезать корень. В голове все те же слова девушки. Но ответ для себя однозначный: нет.
Работал долго. Постепенно в куске дерева стало проявляться туловище, длинная шея, изящная голова. Катя принесла ужин, долго смотрела со стороны, улыбнулась:
— Корова што ли? Али лошадь?
Янис усмехнулся:
— Подожди, когда дело к концу подойдет, увидишь, кто это.
Игрушка была закончена к вечеру третьего дня. Ребятишки крутились возле него, с восхищением рассматривали тонконогую косулю. Каждому хотелось подержать ее в руках, но закон — не брать ничего от людей с ветру — был суров, и они боялись его. Дмитрий улыбался в бороду:
— Ладный мастер. Кто учил заделью?
— Никто. Сам вот первый раз попробовал, получилось, — пожимал плечами Янис.
Пришел посмотреть на игрушки Егор, отец Никитки, хотя всегда проходил мимо. Оценил суровым взглядом, покачал головой, подобрели глаза:
— Ить, докумекал! И руки деловые, знамо дело, хороший хозяин в доме.
Катя была последней, кто увидела косулю. Весь последний день ее держали дома какие-то дела. Пришла к вечеру с ужином и в нетерпении заговорила с порога:
— Кажи свою козулю!
— Вон, на столе стоит, — с улыбкой указал рукой Янис. — Она не моя. Это я для тебя сделал. Видишь, похожа на тебя?
— Как то? Меня с козой ровняешь? — возмутилась девушка.
— Не сравниваю. Она такая же стройная, изящная, красивая.
Катя захлопала ресничками, поняла, покраснела. Не прикасаясь, какое-то время любовалась, потом поблагодарила:
— Спаси Христос! Пущай тутака стоит. Нам в избу не можно.
— А в благодарность за это что мне будет? — присаживаясь к столу, пошутил он.
Та смутилась, осторожно подошла ближе, наклонилась к нему и… Прикоснулась губами к щеке. Тут же отпрянула, стала быстро креститься:
— Помилуй мя, грешную! Спаси мя, грешную!..
Янис замер как сидел. Никак не ожидал от нее такого поступка. В голову ударили колокола, на сердце будто пролили кипяток. Молча посмотрел на нее и вдруг боковым зрением увидел в проходе человека. За порогом стоит старец Никодим. Что ему надо? Никогда в такой час не приходил. Увидел, как Катя поцеловала Яниса. Затопал ногами, зашипел змеем, ударил о землю посохом и тут же скрылся за углом. Девушка тоже увидела его в последний момент, вскрикнула от страха, прижала ладошки сначала к груди, потом на лицо, сжалась комочком, осела, где стояла.
Янис вскочил, поднял ее, успокаивая, обнял рукой, прижал к себе. Она не отстранилась, как будто ждала его утешения, тихо заплакала:
— Пропала я! Пропала я вовсе! Теперь меня денно и нощно грехи отмаливать заставят.
— Что ж ты… Успокойся, ничего в этом нет. Подумаешь, в щеку раз.
— Это у вас ничего. А для нас то грех великий!..
Постояла немного, легонько отстранилась, положила ему на грудь ладошки, посмотрела в глаза:
— Хороший ты. Я тебя никогда не забуду.
Он хотел схватить ее за плечи, прижать к себе, но она отстранилась:
— Пущай мя, пойду. Может, свидимся…
И шагнула за порог, как покорный ягненок.
Янис осел на лавку:
«Вот те на! Не было печали. Теперь меня будут точно считать греховодником. Никодим все расскажет, да еще подольет масла в огонь. Надо ж такому случиться: услужил староверам за доброту. Скажут, что чужую невесту хотел увести».
Посидел, осматриваясь по сторонам. Повторил последнее слово, в голову пришла бредовая идея: «Увести». Какое-то время думал, уставившись в одну точку, от прилива крови обнесло голову: «А почему бы и нет?..» Вскочил на ногах так, что ударился головой в потолок. Заходил по избе: «Что ж ты раньше думал?» В затылок как будто ударили оглоблей: «А как же Инга?» Опять сел на лавку. В напряжении снял с корзинки полотенце, зачерпнул кашу в рот, запивая молоком. Тут же отбросил ложку, завалился на нары: эх, ну и дела!
Инга. С годами время как-то стерло, затушевало остроту тоски по ней. И вдруг появилась Катя: молодая, красивая, спокойная. Сразу затмила Ингу, как зеленая трава голую землю. Как надо было поступать в этом случае? Янис разрывался на две части, будто лучина под острием ножа.
Оставшись наедине со своими мыслями, долго думал, что делать. Сделать предложение Кате и жениться на ней? Не разрешат родные. Принять их веру? Невозможно. Оставался один выход: предложить девушке тайно уйти с ним в его зимовье, а там — будь что будет. Твердо убежденный в своем намерении, стал ждать, когда она придет за посудой. Но пришел Дмитрий. Подошел к входной двери, не приветствуя, бросил через порог:
— Утром на заре поедем на твою заимку, будь готов.
И ушел. У Яниса ощущение, будто на него выплеснули ведро с помоями. Кажется, что так постыло еще никогда не было. Представлял, что сейчас про него говорят староверы. Что они сделали с Катей? Как ее наказали? Еще горше было оттого, что больше не увидит ее никогда. Однако свидание состоялось.
Пришла. Тихонько, крадучись, мягко ступая босыми ногами по влажной земле. Беззвучно отворила тяжелую дверь, переступила порог.
— Кто здесь? — не определившись в темноте, приподнял голову Янис.
— Я это… Катя. Не шуми.
— Катя? — вскакивая с нар, не поверил он. — Как ты?..
— Тихо. Пришла вот.
Нашли друг друга руками, встретились ладошками. Он бережно прижал ее к своей груди, обнял, поглаживая по голове, сдернул платок. Удивился мягкости заплетенных в косу волос. Она не отстранилась, подняла голову навстречу. Янис нашел губы, осторожно поцеловал. Ощутил вкус чистой воды, парного молока, мяты, медуницы, ромашки. Вдохнул запах скошенных трав, терпкой хвои, почувствовал трепет хрупких плечиков, волнующего тела, нежной кожи. Долго пил девственный сок сладких губ. Едва не задохнувшись, присаживаясь, потянул ее за собой. Она податливо опустилась рядом с ним на нары, подрагивающим голосом попросила:
— Ради Христа, не трожь меня… Я пришла не для этого.
Янис обнял ее рукой, прижал к плечу:
— Не бойся, не трону.
Какое-то время сидели молча. Он ласкал волосы, осторожно целовал глаза, нос, щеки, губы. Она, наслаждаясь прикосновениями, ответно дотрагивалась до лица дрожащими пальчиками.
— Голова кружицца… Как лечу куда-то, — прошептала Катя, цепляясь за рубашку.
— Держись за меня крепче, — прошептал он, еще сильнее прижимая к себе.
— Хорошо с тобой! Будто навовсе в теплом молоке купаюсь.
— И мне.
Опять замолчали, томимые близостью друг друга.
— Тебя утречком домой спровадят.
