— Где она сейчас?
— Там, в деревне.
— Ладная?
— Да.
— Пошто вы не живете вместе?
— Так сложилась жизнь.
— Не можно так, жить не вместе.
— Знаю.
На какое-то время замолчала, продолжая теребить платочек. Он, потупив взор, смотрел куда-то в земляной пол. Наконец-то Катя, любопытствуя, решилась на очередной вопрос:
— Вы дотоле часто виделись?
— Каждый день. Она рядом жила, на одной улице.
— Славно, видно, так видецца, — задумалась девушка, и загадочно: — а тайно, одни, виделись?
— Да, встречались.
— Запоздно? — затаив дыхание, прошептала Катя.
— Да.
— Миловались?
— Было дело.
— А как-то миловацца без венца? Грех то! — округлив глаза, перекрестилась девушка.
— Никакого греха не было, — пояснил Янис. — Что было, так только, целовались, и все. Ведь это не грех?
— Не ведаю, — задумчиво произнесла она. — У нас до свадьбы жениху с невестой видецца не разрешацца… — и вдруг таинственно: — А как-то, целовацца? Верно, сладко?
— А ты не пробовала? Ах, да, — усмехнулся Янис, — вам же нельзя.
— Как то, пробовать? — возмутилась она. — Это у вас, нехристей, все дозволительно. А у нас…
— Хочешь попробовать? — оборвал он ее, посмотрев прямо и глаза.
— Как то? — не удержавшись на ногах, Катя присела на лавку.
— Ну, если я тебя поцелую.
— Ах ты, черт рогатый! — вскочила на ноги. — Думала, ты мне друг! А ты… бес во плоти! — затопала ногами. — Ишь, как замаслил! — И убежала, не закрыв дверь.
Янис остался наедине со своими спутанными мыслями. Корил: «Вот дурак! Зачем так сказал? Обидел девушку. Что теперь будет?». Спрашивал себя, не понимал, как вырвалось. Но слово, что дождевая капля: упала на землю, не найдешь.
Катя обиделась. Пришла ближе к вечеру, принесла ужин, не говоря ни слова, поставила на стол. Даже не удостоив взглядом, поспешно ушла. Парень хотел объясниться, но понял, что бесполезно: не то воспитание, не та вера. Отрезал тропинку общения с девушкой. Возможно, навсегда.
Потекли напряженные дни. Янис находился между двух огней. С одной стороны Дмитрий: знает ли он, что под кедром похоронен убитый им Клим-гора? С другой — Катя. Он поступил с ней грубо, хотя и не хотел этого. Староверы хорошие люди, дали приют, еду, лечат. А он выглядит в их глазах неким убийцей и развратником.
Впрочем, так считал он сам, старообрядцы на этот счет не давали никаких определений. В деревне шла обычная, размеренная жизнь. Они не отвергали его, но и не приближали, держали на расстоянии. Для них Янис был всего лишь человек с ветру, которому нужна помощь, и только.
Выздоровление протекало успешно. С каждым днем он чувствовал себя лучше. Однажды предложил свою помощь в каком-нибудь деле, где мог справиться одной рукой. Дмитрий выслушал с пониманием, однако категорически отказался:
— Нам не можно.
Янис не обижался. Понимал, что так и должно быть. И все же не сидел сложа руки, попросил Никитку принести нож для резьбы. Тот сначала удивился, но потом согласился:
— Поначалу у тятечки спрошу.
Убежал. Не было долго, но пришел, принес небольшой, с ручкой из маральего рога, клинок, протянул Янису:
— Бери покуда тятечка разрешил. Но потом возверни.
Янис сходил за ручей, долго искал в лесу подходящее дерево. Наконец нашел вывернутый ветром кедр, вырезал из корня замысловатые узлы. Довольный, принес к избушке, расположился на чурке у порога. Зажал в коленях, правой рукой начал выбирать от корня ненужные куски.
Работал долго, упорно. Никитка часто прибегал посмотреть, наблюдая за кропотливой работой. Катя, притаскивая пищу, искоса поглядывала в его сторону. Кто-то из староверов подходил, останавливался в нескольких шагах, стараясь понять, что он мастерит. Наконец, на второй день к вечеру, измучившись, Янис протянул мальчишке творение. Тот аж подпрыгнул на месте, до того обрадовался. Из трех кусков дерева, составленных в шип, получился токующий глухарь. Раскинутый веером хвост, вытянутая шея, голова с приоткрытым клювом, чуть приспущенные крылья. Сидит на сучке, жалко, что не движется.
— Это ж че, мне? — светится Никитка.
— Тебе, — улыбнулся Янис. — Игрушка на память.
Парнишка хотел взять, но вдруг отдернул руки:
— Нам не можно.
Однако побежал домой рассказать родителям и братьям-сестрам об игрушке-самоделке. Вскоре мимо него, будто на ручей, прошла Катя. Бросила взгляд, надула губки:
— Фи! И вовсе не похож. Курица какая-то… Так себе.
Янис улыбнулся сам себе: первые слова за несколько дней.
Поставил глухаря в избушке на полочку на видное место: если не берут, пусть хоть любуются. Наутро пошел опять к павшему кедру, где приметил корень. Вырезал нужный кусок, из которого хотел сделать подарок девушке. Принес домой, опять уселся на чурку с ножом в руке. Его тут же окружили дети. Перебивая друг друга, стали предполагать, что из этой коряги получится. Подходили взрослые, молча смотрели на мастера. Янис не обращал внимания, трудился.
Вскоре пришла Катя с корзинкой в руках, предложила:
— Кушай, покуда горячее, остынет.
Оттаяла. Заговорила. Прошла обида. Он, улыбаясь ей, прошел в избушку, присел перед завтраком:
— Теперь будет подарок тебе.
Она замерла на месте, привычно волнуясь, теребя кусочек платка, с интересом спросила:
— И што такое будет?
— Посмотришь.
— А мене знать хоцца счас.
— Ты меня прости за то, — посмотрев ей в глаза, сказал Янис. — Не хотел… Вырвалось.
— Полноте, — негромко ответила она и шумно, облегченно вздохнув, заговорила с ним, как прежде. — А у нас, ить, телок ныне народился…
Она рассказывала все новости, что произошли с ней за последние дни, когда они были в ссоре. Высказывала накопившееся, снимая с чистой души черноту. Хотела с ним общения, говорила долго. Потом вдруг замолчала.
— Что-то случилось? — оторвавшись от еды, спросил он.
— Кабы ты… — опять выдержала долгую паузу, вероятно обдумывая, как лучше сказать, потом, наконец, решилась. — Кабы ты смог принять нашу веру, тебе бы разрешили жить с нами.
Для Яниса ее предложение — что ушат ледяной воды на голову. Никогда об этом не думал. Даже в корыстных целях. Тем более, для этого надо было изменить свою, лютеранскую веру, а это значило предать свой народ. Пошел бы он на это? Никогда.
Он молчал. Она тоже. Ждала, что ответит. Так и не дождавшись, молча ушла, не закрыв дверь. Много позже Янис будет вспоминать эту минуту. Сейчас не мог сообразить, что Катя смотрела дальновиднее.
