– Присаживайся, Игорек, – улыбнулась Зина, когда я подошел к ее столику. – Коньячком, салатиком из крабов угощайся. Официант! – повысила она голос, увидев молодого человека в белой рубашке и черной, как и брюки, жилетке, ставящего перед Настей и ее подругой вазочки с шариками мороженого, политого сверху розоватым, видимо клубничным, сиропом. – Еще один прибор и меню!
Через минуту официант появился возле нас.
Я заказал только бифштекс, потому что все остальное на столе уже было.
– Придется немного подождать, – предупредил официант и, захлопнув меню, стремительно удалился.
– А нам спешить некуда – не так ли? – подмигнула Зина и пыхнула в мою сторону сигаретным дымком. – Разливай, Игорек, – скомандовала она.
– Зина, ты же вроде не куришь? – спросил я, до половины наполнив рюмки коньяком.
– Да я так, не в затяжку. Балуюсь. Для форсу больше, – ответила она. – Ну, за что выпьем?
– За всё хорошее, – вздохнув, ответил я.
К третьей стопке коньяка подоспел бифштекс. И пока официант ставил его передо мной, я обернулся и посмотрел на Настю. Взгляды наши встретились, и в её глазах я прочёл нескрываемое удивление и… досаду. Прочла ли она в моих тоску – не знаю.
– Что, девчонка приглянулась? – спросила Зина, когда официант отошёл, и тоже глядя в сторону их столика. – Славная. Очень славная, – выпив коньяк, раздумчиво добавила она. – Будь я парнем – такую бы не упустила. Наив и чистота – редкостные в наше время качества…
Через некоторое время, почти разделавшись с бифштексом, я снова повернул голову к притягивающему меня столику. Однако за ним уже никого не было. И только официант, скорее машинально, сметал с его поверхности белой салфеткой несуществующие крошки…
С того захода в Петропавловск прошло уже больше тридцати лет, но всякий раз, когда я вижу, например, на экране телевизора величественный дымящийся конус Авачинской сопки и улицы этого, такого далёкого, утопающего в снегу города, я вспоминаю незнакомую, ни на один день не постаревшую Настю. Анастасию, Ностальгию и её серые удивлённые глаза. И вновь тоска по искреннему, чистому чувства сжимает моё сердце… И кто знает, не окажись в тот день в «Улыбке» Зины или будь я сам порешительнее – может, всё сложилось бы совсем иначе.
После кафе, где мы просидели часа два, о чём-то говоря и попивая коньяк, Зина пошла по магазинам, а я, забрав на почте посылку, уже почти в сумерках отправился на причал, откуда рейсовый катер развозил сошедших на берег по судам, стоящим на внешнем рейде.
Народу, ожидающего его, в маленьком зальчике было немного. Говорить ни с кем не хотелось, и я присел на лавку в углу, за выступом топящейся высокой, круглой железной печки.
Однако побыть наедине с собой пришлось недолго. Буквально через минуту ко мне подсел подвыпивший, в фуражке торгового флота, с «крабом» на тулье, матрос и предложил закурить каких-то диковинных заморских сигарет.
– Спасибо, не курю, – попытался отделаться я от него, сохраняя вокруг себя вакуум, но эмоции щеголеватого соседа, похоже, перехлёстывали через край, и он не в силах был сдерживать рвущийся из него речевой поток. Поэтому сам, не встревая в разговор, я был для него идеальным слушателем. Минут через десять он успел рассказать, что завтра они уходят в Новую Зеландию. Что порт приписки их судна – Петропавловск-Камчатский. И что, по его мнению, это лучший город Советского Союза. И что ни в каком другом он бы ни за что жить не согласился…
«Можно подумать, что предложения отовсюду, как горох из дырявого мешка, так и сыплются на тебя», – мысленно сыронизировал я.
– Кстати, а знаешь, как наше судно называется? – заговорщицки понизив голос, спросил он, слегка ткнув меня локтем в бок.
– Как? – безо всякого интереса отреагировал я.
– «Кострома»!
Он некоторое время удивлённо смотрел на меня, видимо ожидая какой-то необычной реакции. А не дождавшись её, досадливо спросил:
– Слыхал такую песню: «По судну “Кострома” стучит волна, в сетях антенн запуталась звезда. А мы молчим – мы курим, мы должны услышать три минуты тишины»…
«Хотя бы три минуты тишины – это хорошо», – подумал я.
– …Так вот, эту песню наш радист сочинил, – продолжил мой неугомонный собеседник. Это – про SOS, когда все суда молчат.
Впору и мне, видимо, было подавать сигнал бедствия, чтобы избавиться от назойливого говоруна, хотя то, что он сказал – было интересно. И если б не усталость, а скорее всего, какая-то апатия, то я с удовольствием бы с ним поговорил.
На мое счастье я увидел в окно приближающийся к нашему причалу рейдовый катер. И в это же время, с различными кульками и пакетами, разрумянившаяся от вечернего морозца, на причал влетела Зина.
Внимание моего соседа, тоже вышедшего со мной на причал, сразу переключилось на нее.
– Да такой красоты мир ещё не видел! – воскликнул он, подходя к Зине и предлагая ей «перекурить на воздухе, для знакомства».
– Не курю! – довольно резко оборвала его красноречие Зина. – И тебе не советую. И так вон какой доходной, – совсем обескуражила она щёголя.
На катере, вдоль бортов которого на палубе стояли лавки, Зина демонстративно подсела ко мне, прошипев одно лишь слово: «Кобели!» Весь остальной путь мы молчали.
Сначала катер подошел к сухогрузу «Волчанск», который в сравнении с ним казался небоскребом. С его борта по длинной выкидной веревочной, с деревянными ступенями, лестнице – штормтрапу спустился грузный немолодой мужчина в форменной суконной куртке и молча сел на свободную лавку.
Потом мы подошли к такому же по размерам, как и наше, судну «Кострома», на которое, с выражением легкого презрения на лице ко всему на свете, перебрался говорун.
Следующая посудина была наша. А катер в этот день был последний…
Я оглянулся на порт. Вся акватория его из-за стоящих у причальной стенки и на рейде судов светилась разноцветными огнями, отражающимися в маслянисто-черной и, казалось, тяжелой воде бухты.
Переведя взгляд чуть выше – на берег, я увидел длинные, разноуровневые ряды огней домов, стоящих на сопках. Однако самого берега видно уже не было. И за каким изо всех этих окон сейчас Анастасия – я не знал…
Зина смотрела в том же направлении, стоя рядом со мной и ожидая, пока катер противоположным бортом приткнется к нашему судну.
Кто-то из команды рейдового катера весело крикнул: «Приехали! Конечная остановка!» Катерок слегка вздрогнул и, повернувшись спиной к берегу, мы увидели, как боцман перекинул через борт нашего судна короткий, в три плоских деревянных ступени, штормтрап, по которому мы перешли на «Ученый». Сначала я. Потом Зинины покупки. Потом она. И все это время, пока я принимал её многочисленные пакеты и пакетики, ставил их на палубе у ног и потом, когда я подал ей руку, помогая подняться, боцман безучастно смотрел поверх наших голов на берег, ожидая, пока мы перекочуем на судно. Затем он проворно выдернул штормтрап на палубу и, повернувшись к нам спиной, зашагал к якорной лебедке.
