Наслаждаясь ходьбой, я зашёл на петропавловский, с четырьмя белыми колоннами, главпочтамт и, предъявив паспорт в окошечке выдачи корреспонденции «до востребования», получил посылку от мамы и письмо от Галины.
Попросив девушку в окошке выдачи оставить пока посылку у себя, чтобы не таскаться с ней по городу, я отошел в сторонку и у окна, присев на широкий низкий подоконник с видом на бухту со множеством различного калибра судов и кораблей в ней, на сероватую сталь вод, прочёл письмо.
«Привет. Из твоей телеграммы (Радист пересылал наши радиограммы “на базу” – во Владивосток, а оттуда они, уже телеграммами, доходили до адресата.) узнала, что ты будешь где-то в середине ноября в Петропавловске (Эко, куда тебя занесло!) – вот и решила написать. Порадовать, так сказать, письмецом. Или не порадовать?
Моё теперешнее состоянии можно, пожалуй, передать словами песенки из кинофильма “Человек-амфибия”, с некоторыми, правда, оговорками… Помнишь, как там: “Эй, моряк, ты слишком долго плавал! Я тебя успела позабыть. Мне теперь морской по нраву дьявол – его хочу любить”.
Слова “морской дьявол” в моем варианте я заменила бы на: “другой теперь по нраву” (и далее по тексту) если бы это не было ложью.
Не скрою, есть тут у меня один настойчивый многолетний вздыхатель, уже закончивший, кстати, наш мед. И специализирующийся в ординатуре по сексуальным расстройствам. Но… Не люб он мне, как говорили наши бабки. А вот о тебе, бродяге, я частенько думаю и вспоминаю наши «электрические» встречи. Чем-то запал ты мне в душу, Игорек. Не просветишь бедную девушку – чем?.. И где тебя носит?! Как ты понимаешь, этот вопрос риторический. Однако просьба у меня одна к тебе имеется. Постарайся вернуться поскорей. Пока я совсем не состарилась. А то, не ровен час, колебнусь, поддамся перспективным сладким уговорам ухажера и стану женой сексопатолога.
Пока. Целую, через сотни разъединяющих верст, я. Хотя поцелуя ты и не заслужил. Укатил на край земли, даже не простившись, не сказав, куда, зачем, надолго ли? Ну, не ветер ли?..
Интересно, слово ветреник не от того ли происходит?..
Не теряйся, пиши.
31 октября 1971 г., Ангарск»
Я взял два листка обычной почтовой бумаги, конверт и, присев к столу, тут же написал Галине ответ: пространное, хорошее письмо, сообщив в конце, что появлюсь в родном городе только в следующем году, в конце марта.
Опустив конверт в почтовый ящик перед входной дверью в почтамт, я спустился по полукруглым ступеням вниз и, поскрипывая снежком, побрёл по белой прямой улице. Вдыхая полной грудью воздух, наслаждаясь отсутствием цели, я неспеша шагал по тротуару, с приятностью размышляя над письмо Галины, из коего стопроцентно ясным было одно – она ждёт от меня конкретных решительных слов, способных определить наши дальнейшие отношения. Но как раз подобных слов в моём ответном послании не было. В письме всё было нежно, печально и смутно, как всегда бывает в игре со множеством неизвестных.
«А-а-а!» – беспечно отмахнулся я от своих размышлений, непроизвольно коснувшись рукой куртки, где во внутреннем кармане лежало Галинино письмо, словно греющее мне грудь. «Вернусь из рейса – там видно будет, что к чему… А пока – можно зайти в какое-нибудь кафе и съесть хороший кусок жареного мяса. Хорошо бы с картошечкой фри или зеленью. А потом – побаловать себя мороженым. Одним словом – кутить так кутить!»
Увидев чуть выше себя по улице первое попавшееся мне кафе с понравившимся названием «Улыбка», расположенное на первом этаже добротного трёхэтажного кирпичного дома, я свернул к нему, в дверях столкнувшись с двумя очень симпатичными и весело над чем-то смеющимися девушками.
Придержав тяжёлую, высокую входную дверь, я пропустил их вперёд. Первая, продолжая безудержно смеяться, мышкой юркнула в дверь. Вторая – довольно высокая блондинка, задержавшись на миг, обернулась и весёлыми глазами посмотрела на меня. Розовый румянец, улыбка так и играли на её миловидном открытом лице, обнажая ряд белых, ровных красивых зубов, в обрамлении слегка капризных сочных ярких губ. Серые глаза искрились неподдельной радостью и мимолётным любопытством к галантному незнакомцу.
– Спасибо, – прерывисто, запыхавшись то ли от смеха, то ли от быстрой ходьбы, произнесла она, всё ещё стоя в дверях.
– Не стоит благодарности, милая барышня, – ответил я, слегка склонив голову в чёрной вязаной шапочке. – Тем более, что в это кафе, как явствует из его названия, без улыбки входить, видимо, не полагается. Она здесь как пропуск, которого я, в отличие от вас, ещё не имею.
Губы девушки вновь растянулись в улыбке, и она как будто бы вознамерилась что-то сказать в ответ, но в этот миг её окликнула подруга:
– Настя! Ну, чего ты там застряла?!
Девушка ещё раз улыбнулась и вошла в кафе. Вслед за ней проследовал и я, так и не сумев изобразить на своём лице такую же жизнерадостную улыбку и слыша уже от стойки гардероба дружный смех двух юных леди.
О чём-то непрестанно щебеча, девушки («по-видимому, школьницы выпускного класса», – определил я по их одинаковой школьной форме: чёрных фартуках и коричневых платьях с белыми кружевными воротничками) сдали в раздевалку верхнюю одежду. Невысокая, цыганисто-чернявая, со смуглым подвижным лицом – зимнее пальто и песцовую шапку, а Настя – редкостную по тем временам дублёнку и мужского фасона шапку-ушанку из норки. На ногах у обоих были камусные, расшитые поверху национальными корякскими узорами унты.
«Наверное, дочери моряков. У Насти отец, скорее всего, капитан», – почему-то подумалось мне, и представился высокий, ладный, с такими же красивыми серыми глазами и правильными чертами лица человек в черной морской форме капитана с седыми висками. И весёлая, тоже с ямочками на щеках, как у Насти, сдобная мама – великолепная хозяйка и настоящий друг. До блеска вычищенная ею просторная квартира. Может быть, и в этом доме с декоративной лепниной на фасаде, которой не ленились украшать здания прежде. Строя добротно, красиво, на века… И так мне нестерпимо вдруг захотелось очутиться в этой нафантазированной мной квартире желанным гостем, которого, слегка смущаясь, представляет родителям Настя – веселушке маме и строгому папе…
От этих мыслей я на миг даже зажмурился.
– Ну что? Куртку-то будете сдавать, – услышал я хрипловатый голос гардеробщицы.
Войдя в светлый, небольшой уютный зальчик кафе, заметил, что девушки уселись за дальним от входа столиком, у большого окна с видом на бухту.
«Может быть, подсесть к ним? Поговорить…» – в раздумье остановился я в дверях и тут же услышал:
– Игорь! Иди сюда, а то мне тут одной скучно.
Меньше всего на свете я хотел бы увидеть Зину, с ее, как мне сейчас показалось, перезрелой, хищной красотой. Но именно ее, собственной персоной, лениво покуривающую сигаретку, сидящую через столик от девчушек, у следующего окна, я и увидел.
Проходя мимо Насти, краем глаза я успел увидеть, как она внимательно взглянула на меня, потом перевела взгляд на Зину и почему-то в этот момент мне захотелось провалиться сквозь землю, вернее – сквозь выложенный разноцветными керамическими плитками пол, отражающий солнечных зайчиков.
