«Верховодка может быть и будет», – успокоил себя Василий и обнадёжил тем, что все колодцы в этом распадке, по крутой улице Горной, неглубокие: три-четыре метра от силы, однако воды в каждом достаточное количество. И на вкус она хороша. Правда, места для рытья тех, ранешних колодцев выбирал дед Аким, преставившийся, когда сам Василий ещё бегал по этому байкальскому посёлку босоногим загорелым огольцом.
Место дед находил при помощи лозы. Теперь уже так никто не может. Сам же Василий секретом лозы не ведал и водоносы по-настоящему искать не умел. Конечно, какие-то особые приметы он знал. Например, он твёрдо был уверен, что колодец можно рыть в том месте, где растёт бузина. Или – где трава стоит всё время, даже в жару, высокая, сочная, влажная и зелёная. Впрочем, в указанном месте трава именно такая и была…
Слыхал он от своей бабки Ксении, дружившей под конец жизни с бобылём Акимом, что можно определить место и чугунной сковородкой.
– С заходом солнца, – как будто бы услышал он сейчас её тихий голос, – клали колодезники сковороду на место предполагаемого раскопа, а утром проверяли: есть роса на сковороде – значит, вода неглубоко залегает, если же остаётся сковорода сухой – копать не стоит.
– У вас есть чугунная сковорода? – спросил Василий стоящего перед ним босиком, в одних шортах, плотного коротконогого хозяина участка. На шее которого на массивной золотой цепи висел такой же массивный золотой крест, словно упирающийся своим подножием в могучий, выпирающий наружу, волосатый живот.
– А вы что, яйца жарить собрались? – хохотнул хозяин и, не дожидаясь ответа, крикнул: – Таня! У нас чугунная сковорода есть?
– Да ты что, Эдик! Зачем нам это старьё, – появилась на пороге веранды едва вмещающаяся в проёме двери и чем-то похожая на гусыню хозяйка. – У нас ведь всё «Тефаль».
– Тефалем не определить, – проговорил Василий.
Толстячок пожал плечами. Закурив сигарету и задумчиво глядя на дымок, он наконец назвал цену.
– Плачу по тысяче за метр. Со всем обустройством: срубом там и – прочей хренотенью, – поспешно добавил хозяин, решив, что погорячился. – Идёт?
– Идёт! – радостно отозвался напарник, которого в посёлке все звали Санёк.
Хозяин не спеша, с чувством не зря прожитого дня или хорошего вложения капитала, уверенно ступая по некошеной траве слоноподобными ногами, двинул к дому.
– Ну! – радостно потирая руки, заговорил Санёк. – За работу! Копай да копай – дело не хитрое. А денежки капают. Вон, уже сантиметров семьдесят есть, – указал на углубление. – Хозяин, слава богу, не скупой попался.
– А ты колодцы здесь когда-нибудь рыл? – спросил напарника Василий.
– Нет, – бодро ответил тот. – А чё тут мудрёного-то? Бери побольше да кидай подальше. А потом – деньгу в карман и к Дуське в магазин! – размечтался он. – По штуке за метр – кучеряво! Четыре метра – четыре тыщи, а?! А четыре-то метра мы дня за два всяко-разно нароем. Так ведь, дед?
– Не знаю… Посмотрим… – нехотя отозвался Василий, не любивший «делить шкуру неубитого медведя».
Он присел рядом с ямкой, почувствовав, что ему неприятно примерять к себе слово «дед». Пощупав мох на краю ямки и выжав его, продолжил:
– Боюсь, не добудем мы здесь воды…
Мох в его руке был сухой.
– Да тебе какая разница! – взвился Санёк, будто его ужалила оса. – Рой да рой. И чем глубже – тем лучше. Не наши проблемы – будет, не будет вода. Давай, начинаем!.. Не мы место выбирали. Где сказали – там и роем.
Василий оконтурил лопатой ямку, существенно расширив её. Так, чтобы было приблизительно полтора на полтора метра. Лопата с трудом пробивала дёрн и под ним частенько ударяла в камень.
– Ты куда это, дед, такую-то дырищу рисуешь?! – бросив докуренную папиросу в ямку, завопил Санёк. – По размеру ямки давай и будем копать. Чё лишнюю-то работу делать.
– А ты, парень, как потом, на глубине, хотя бы в два метра, лопатой орудовать будешь? Черенком за борта цеплять? – постарался объяснить Саньку без раздражения Василий. Не нравился ему напарник. Ох, как не нравился. Всё спешит куда-то, суетится без толку. А в серьёзной работе – спешка ни к чему… Недаром же говорят: «Вам надо как? Хорошо или быстро?» Однако другого никого в помощники не подвернулось. Этот хоть заработать хочет да потом пропить. А остальные-то – только и думают, где бы на дармовщинку деньжат на бутылку сшибить. Дальше бутылки мечты не идут… А без напарника никак не обойтись. Метров до двух ещё можно земельку одному выкидывать. А глубже – только вёдрами её подымать. А у Санька сила пока есть. Не изболелся, как говорится. Сам же Василий, как стукнуло ему пятьдесят пять, всё чаще стал ощущать усталость, над которой раньше только посмеивался. И никогда до конца не верил, что на самом деле существует она – предельная усталость. Когда и сама жизнь уже невмоготу и всё постылым и безразличным кажется… А ведь казалось, не будет ему сносу. И после самой тяжёлой работы, ополоснувшись холодной водой из колодца, хорошо поев или выпив горячего крепкого чая, немного передохнув, он мог снова начать «робить». Дрова ли готовить, воду ли в баню таскать… Да мало ли дел в деревне…
Санёк, обливаясь потом, срезал дёрн с намеченного участка. Сделав половину работы, бросил лопату и зло закурил.
– Твоя очередь, дед…
– Не торопись, «внучок». Не рви постромки. Успеем ещё наработаться, – ответил Василий. И, беря лопату, добавил: – И запомни, что не я у тебя, а ты у меня в напарниках.
Про себя подумал: «Однако слабоват на поверку «орёл» оказался. Сколько ж ему лет?» Вспомнив, что самому – уже пятьдесят семь, размышлял Василий, с трудом разрезая дёрн лопатой на небольшие квадраты. «Судя по всему – лет двадцать пять есть. А может и поболее. В армии-то он, однако, уж года четыре, как отслужил. Бравый такой вернулся из Владивостока. В ладно подогнанной морской форме. Не осознавал, наверное, что это и есть его звёздный час…»
Василий вспомнил, как встретил Санька, спешащего с парома домой. Улыбка во всё лицо. Всем: «Здравствуйте! Как дела?! Вернулся, вот!»
Глядя на него, Василий и сам невольно разулыбался, отметив про себя, что парень свежий весь какой-то, как добрый овощ. Кожа тихоокеанскими ветрами выдублена…
«Не сгадился бы только тут, в смутные-то наши времена. Ведь каток большой смуты всегда, в первую очередь, по молодым проходит, не давая им не то что подняться, встать на ноги, но и распрямиться как следует. Многие с этим невидимым горбом так и привыкают потом жить, в полусогнутом состоянии».
Однако получилось всё, как и предполагал Василий.
Погулял парень месячишко с корешами да местными, подросшими за время его службы, красавицами (та, что обещала ждать – брюхатая уж была), вспоминая службу да моря, в которых довелось побывать. И даже – один заграничный северокорейский порт… А потом побегал, помыкался по посёлку – работы нет. Не то что по специальности (на судне он был акустиком), а вообще – никакой. А у кого она и была, так им бывало по полгода и более зарплату не платили… Безнадёга, одним словом…
