– Игорь! – окликнул меня Николюк, стоя у борта нашего судна. – Сгоняешь на моторке с радистом на сухогруз. Он обменяет старые фильмы на новые, а ты постарайся добыть Мусе жениха. Котяра у них есть. Мы уже с ними по рации связались, выяснили. Радист тебя с кем надо там сведёт. Может быть, попросить Мусю, чтобы она тебя пометила, – хохотнул румяный и, судя по всему, довольный жизнью и своим местом в ней начальник рейса. – Тогда кот тебя сам отыщет. Да не подженитесь там с радистом сами, – снова хохотнул он. – Час вам на все дела! – уже официально закончил Николюк, внимательно наблюдая, как матросы ручной лебёдкой с левого борта спускают на воду моторную лодку. – С вами ещё трал-мастер поедет. Он будет вас в лодке ждать.
Удостоверившись, что моторка плавно закачалась на спокойной воде, Николюк скрылся за металлической дверью рубки, по-видимому, направившись в свою каюту. Я тоже побежал в свою, чтобы надеть под куртку свитер, а вместо ушанки свою любимую красную, как у неутомимого исследователя морских глубин Жака Ива Кусто, вязаную шапочку.
По мере приближения к «Волчанску» я видел, как судно стремительно вырастает в размерах. Когда с его борта нам сбросили шторм-трап, уходящий куда-то далеко вверх, я слегка растерялся: «Как же я по нему заберусь?» Однако, наблюдая, с каким проворством по нему поднимается радист, держа в левой руке авоську, сквозь ячейки которой виднелись большие плоские круглые металлические банки с плёнками фильмов, я немного успокоился.
– Вы там не задерживайтесь, – попросил трал-мастер Хасанов, придерживая низ верёвочной лестницы с плоскими деревянными ступенями, когда я ступил на первую из них. – Не месяц май, – улыбнулся он будто бы сразу всем своим обветренным лицом, когда я оглянулся на него.
Через несколько минут, перекидывая ногу через борт, чтобы ступить наконец на палубу, я ненароком посмотрел вниз и увидел нашу сильно уменьшившуюся в размерах жёлтую лодку на почти чёрной, из-за большой глубины, воде и уходящую, будто в пропасть, верёвочную лестницу.
«А что, если бы она вдруг оборвалась? Например, из-за подгнившей где-то верёвки», – мелькнула ужаснувшая мысль, и я с тоской подумал, что мне предстоит ещё спускаться по этой лестнице назад… Дело в том, что я с детства боюсь высоты.
Радист и улыбчивый матрос, встретивший нас на палубе, на ходу о чём-то оживлённо говорили, а я молча следовал за ними, поражаясь громадности судна.
– Пройдём через цех, – обернулся ко мне матрос. – Так короче, – пояснил он уже радисту, – да и теплее.
Открыв железную дверь в боковом проходе, мы оказались в огромном хорошо освещённом помещении с несколькими неспешно движущимися резиновыми лентами транспортёров, вдоль которых в ярко-жёлтых дерматиновых фартуках и резиновых сапогах того же цвета стояли женщины, ловко орудуя ножами. Каждая из них, не мешкая, проделывала какую-то операцию. В конце длинной ленты конвейера металлические банки с яркой этикеткой упаковывались уже в небольшие картонные коробки.
– У нас сейчас сайра идёт. Мы вам потом несколько банок подарим, – беззаботно улыбнулся матрос, кивнув в сторону сосредоточенно работающих женщин, которым, как я понял, некогда было даже головы поднять.
Вспомнив мечты метеоролога о гареме, я подумал, что не хотел бы иметь таких наложниц. Ибо никогда и нигде не встречал я потом в одном месте столько угрюмо-сосредоточенных, неулыбчивых женских лиц, безразличных ко всему, кроме того, что двигалось по транспортёру. Даже на бодрое приветствие радиста «Здорово, бабоньки!» почти никто не отреагировал.
Мастер цеха по переработке продукции, толстенький, с бледным лицом, низкорослый мужичок, которого мы застали в небольшой каюте-конторе за цехом, с безразличным видом объявил, что кот куда-то запропастился и найти его не удалось.
– Может, почуял чего, – прогудел он простуженным низким голосом. В каюте мастера, по сравнению с цехом, было значительно теплее. – Площади-то у нас хоть и огромадные, – лишённым эмоций голосом продолжил он, – но кот обычно в цеху ошивался и обнаружить его было можно. А теперь вот нету. Мог и кроме цеха куда сквозануть. Судно-то, что небольшой городок, почитай, – разведя руками, закончил мастер.
– Ну, тогда дальше пошли, – подытожил сопровождающий нас матрос. И уже на ходу, обернувшись, бросил мастеру: – Мы к тебе на обратном пути зайдём. Банок десять консервов приготовь для гостей.
– Заходите, – равнодушно ответил мастер, склонившись к разложенным на столе бумагам.
И мы отправились в небольшой кинозал, расположенный над цехом, к судовому киномеханику.
На родное судно вернулись, наверное, минут через сорок. Радист – с лентами новых фильмов, десятью банками сайры, всё в той же авоське, а я – ни с чем.
– Ладно, исправишься («Как будто бы я в чём-то провинился!» – мысленно парировал я), – добродушно произнёс Николюк. – На метеостанции тоже есть кот. Огромный, погранцы говорят. Сходишь туда. Это километра полтора вверх по распадку. Там семья метеорологов Нечаевых живёт. Оба ленинградцы! Выпроси у них животину. Или предложи обменять на продукты. Да что мне тебя учить! Ты же охотовед, в конце концов! Вот и добудь котяру, можно с возвратом. Мы в конце декабря сюда снова за водой зайдём. Так что вернём живность в виде новогоднего подарка! – весело улыбнулся Николюк.
– Женька тоже охотовед. Пусть он теперь идёт, – попробовал я отговориться от нового задания.
– Он моё поручение выполняет, – осадил меня начальник рейса. – Вычерчивает для сравнения пути миграции котика из прошлогоднего рейсового отчёта. – Впрочем, пожалуйста, если желаешь, можешь ты этим заняться. Я его пошлю. Просто ты у нас ведь самый молодой, – продолжил он, – вот я и подумал, что тебе это в охотку будет – по бережку пробежаться туда-сюда.
– Ладно, схожу, – согласился я, не желая заниматься бумажной работой.
Правда, «пробежаться по берегу» оказалось большим преувеличением. Как только я ступил мимо едва приметной тропки, ведущей от баржи к видимой издалека красной крыше метеостанции на склоне горы, как тут же увяз почти по колено в глубоком снегу.
Так, постоянно оступаясь и порою несколько минут бредя по глубокому снегу, там, где тропинка вдруг исчезала, я не скоро добрался до добротного домика с огороженной металлической сеткой площадкой, на которой были размещены различные измерительные приборы.
Аккуратный дом метеостанции в распадке почти на вершине горы чем-то напоминал рождественскую открытку. Кругом всё было белым-бело, и только кое-где из пушистого снега выпирали тёмные скалы.
«Сказка, да и только! – вдохнул я полной грудью, пытаясь восстановить сбившееся от нелёгкого подъёма дыхание. А оглядев сверху чудесную панораму бухты со стоящими в ней судами, так же восторженно додумал: – Сюда бы ещё очаровательную Снегурочку для полного счастья!»
Потоптавшись на крыльце, зашёл в сени и, обметя валенки стоящим у порога веником, деликатно постучал в дверь.
– Войдите! – раздался крепкий мужской голос.
Посреди просторной чистой светлой комнаты стоял овальный стол, за которым, наверное, могло разместиться человек двенадцать даже в рыцарских доспехах. Однако за ним сидели двое: интеллигентного вида «дед» (тогда люди, близкие к пятидесятилетнему возрасту, казались мне стариками) и… «Снегурочка» (женщина много моложе своего спутника). Перед ними довольно попыхивал самовар. Парящий горячий чай они пили из блюдец. Как-то очень неспешно, словно в замедленной киносъёмке. На коврике, положенном на табурет, приставленный к печи, блаженно дремал здоровый серый кот.
