Кисонька, богиня, старухи, сиротка, плотник, дочь и Цыпочка… все видели.
Стыдоба.
Я прислонился к столбу, переводя дух.
Чердак похож на трюм перевёрнутого парусника. Везли меня в трюме, словно раба, потом налетела буря, корабль потерпел крушение, и теперь я в западне.
◆
Со стороны кровати донеслось сопение.
◆
Я подошёл ближе.
На полу сковородка.
Та самая, на которой богиня жарила страшно вспомнить что.
Сковородка почти пуста, только один прилипший кусочек.
Нахватавшись у оппонирующих нам опекунов новых слов, сиротка особенно удивила одним выражением.
Грубым и одновременно трогательным.
Когда она злилась, то сжимала кулачки и кричала: «Срать, срать, срать!»
Срать, срать, срать.
Толстые пальцы ног, торчащие из-под одеяла, шевельнулись.
Накрытая до половины бороды голова всхрапнула.
3
Я согнул ноги в коленях, руки вытянул вперёд для равновесия.
Разогнул, встал в полный рост.
Мало того, что он умудрился снова проникнуть в дом, так ещё и съел изжаренное для кошек собственное сердце.
Я поднял сковородку. Взвесил в руке. Тяжёленькая, опыт уже есть.
Снова согнул ноги.
Снова разогнул.
Приседаю, сковородку держу на отлёте для равновесия.
Сердце для кошек, сердце для кошек.
А где, собственно, кошки?
Где те самые, принадлежащие богине кошки, скрашивающие её одиночество, благородно позволяющие заботиться о себе?
Где эти пушистые аллергенные существа? Почему я их до сих пор ни разу не видел?
◆
Почему?
Присел – встал, присел – встал.
Потому что их нет.
Никаких кошек нет в природе.
Одни разговоры.
И такие убедительные, что у меня даже насморк.
◆
Кошек нет, а этот есть.
Бородатый лазутчик.
Может, повторить?
Прямо под деревцем и зарою.
Лежи, милый, далёко.
Лежи, милый, глубо́ко.
Встал, присел.
Присел, встал.
Сковородка в вытянутой руке.
Hа стуле паспорт.
Присев ещё раз, отставил сковородку, взял паспорт.
Из паспорта выпала фотография девушки.
Фотография старая, девушка смотрит в сторону.
Мечтательный взгляд, как будто её сковородкой треснули.
С обратной стороны подпись: «Мама. Фото на памятник».
4
Я заполняю эти страницы то ровным, то скачущим почерком, иронизирую над прошлым, даже подвергаю его сомнению, а при этом думаю о будущем. Думаю, как моё сочинение встретит редактор, как оценят критики.
Меня упрекнут в пренебрежении адекватной композицией, вменят в вину то, что вывалил на читателей целый ворох обрезков своего лоскутного мышления. Настриг чего попало неровными кусками, набросал обрывков на манер салата.
Честно говоря, один и весьма строгий отзыв уже поступил.
От кого?
От богини.
«Роман напичкан сценами собственной нервозности и прочего, что принято тщательно скрывать. Если задачей написания романа является крушение писательского авторитета, то она решена блестяще».
И ведь не поспоришь.
◆
Заглянув в чулан, в который давно не заглядывал, увидел то, в чём нуждался.
Тёмная материя.
Пиджак и брюки.
Висят на гвоздике, дожидаются.
Плотная тёмная материя, пожелтевшая подкладка, истрепавшийся воротник. В одном кармане крошки табака, в другом – скомканный трамвайный билетик.
5
Прежде чем надеть дедовский костюм, я нежно погладил ткань рукой. В знак уважения к предку. А заодно и к портному.
В талии и плечах широковато, брюки коротковаты.
Коротковаты, но застегнулись надёжно.
Если сунуть одну руку в карман, то вполне.
◆
Я редко заглядываю в чулан, а когда заглядываю, всегда задираю голову.
Наверху, на стыке кровельных балок, находится ласточкино гнездо.
Когда дом только строили, птицы устроили гнездо, которое потом оказалось запертым в чулане.
Гнездо так и осталось внутри дома, в углу, на стыке балок, став чем-то вроде замкового камня, узла, на котором весь дом держится.
◆
Я подошёл к окну и прислонился горячим лбом к ледяному стеклу.
Захотелось успокоиться, захотелось стереотипа. Например, остудить горячий лоб о ледяное стекло.
Признаться, я часто так делаю, но никогда не могу придаться этому удовольствию до конца.
На то есть две причины: на стекле всегда остаётся жирный след. Едва заметно, но всё же. Испытываю неловкость неизвестно перед кем.
Даже если рядом ни души, всё равно неловко.
И ещё боюсь, стекло выпадет.
Под давлением моего раскалённого жирного лба стекло возьмёт да и вывалится, а я следом.
◆
Я осторожно приложил лоб к стеклу.
За окном пруд, похожий на зеркало, дорога и далёкая колокольня.
Я опёрся лбом о стекло.
Осторожно перенёс вес всей головы на стекло.
Отставил ноги так, что всё тело давит на стекло.
Я смотрю исподлобья на пруд, дорогу и колокольню и давлю на них лбом.
Я упёрся руками в стену и давлю на пруд, дорогу и колокольню с колокольчиками.
На сельхозугодья, на дачные кооперативы и прочее кадастровое межевание.
Я так напыжился, что планета даже немного провернулась вокруг своей оси.
Глава 45
1
Возвращение к гостям в подобных ситуациях напоминает детство.
Как если бы расплакался и убежал, а потом успокоился и вернулся.
Ещё с лестницы я увидел сиротку.
Развалилась на диване, на шее боа, то самое, и кончиком поигрывает непринуждённо.
– Нехорошо рыться в чужих вещах, – сказал я.
– Кто бы говорил, – ответила сиротка. – Сам тайно явился в мою покинутую детскую обитель, подобрал свой же давний, отвергнутый мною подарок, сберёг, а я нашла и теперь не могу поиграть? И вообще, голышом перед несовершеннолетними бегать можно, а боа потрогать не можно? Какие у вас тут порядки интересные!
