Расположение особняка характеризует близость к кладбищу. Я уже отметил, что многое крутится вокруг этого района, где удивительным образом сошлись мёртвые и живые. Так что этот объект, получается, первый у меня на очереди с утра.
И я буду страшно, бешено разочарован, если не найду там Рефери.
— Подожди, не одевайся, — поймала она моё движение. (Я и правда хотел потихоньку привести себя в приличный вид). — Кажется, ты успел отдохнуть, — сказал Юлечка, откровенно глядя мне в глаза. — Твой отдых — работа, а ты, как я поняла, многое нарыл. Пойдём. Хочу ещё раз проверить твои рефлексы, исключительно в медицинских целях.
Я неожиданно осознал, что она права. Я отдохнул.
Мои рефлексы, сникшие какой-то час назад, нынче среагировали даже на её простые слова, не говоря уже о взгляде… и о коснувшейся меня руке…
Она была права, чёрт возьми! Убойная реакция!
— Ну если исключительно в медицинских…
Через несколько секунд нарисованные слоны приняли нас в свою компанию, свободных и от комплексов, и от одежды, и от мыслей о работе.
— Ух ты, какая мощь! — восхищённо произнесла Юля, давая волю рукам и губам. Я ответил, как умел, на что она прошептала мне в самое ухо: — Ты такой нежный, Серёженька! Мне кажется, или ты всё ещё меня стесняешься? Смелее, я не стеклянная…
Она навалилась на меня жарким телом.
Она не стеклянная…
Что-то щёлкнуло в моих мозгах, словно реле сработало, пуская ток во временно заблокированную цепь. Чёрт, чёрт, чёрт!!! Как не вовремя! Да что же это за непруха… Юля мгновенно всё почувствовала:
— Что случилось?
— Ты не стеклянная, я не стеклянный. Зато стилет стеклянный. Из муранского стекла. Втыкаешь его между пластинами в доспехах, и он в теле ломается. Тяжелейшее ранение обеспечено…
Я сел. Эх, рано я посчитал себя свободным от работы!
— Ты что, одеваешься? — не поверила моя возлюбленная. — Бежишь куда-то?
— Кое-что вспомнил и кое до чего допёр. Надо срочно ехать, пока горячо.
Я провёл рукой по её груди, поцеловал маленький упругий животик. Она застонала:
— Ну хоть пять минут! Ну нельзя же так!
— Даже десять минут — оскорбление для такой женщины. У нас вся жизнь впереди, что нам эти минуты?
— Ну что за мужчина… — сказала она с непонятной интонацией и закуталась в одеяло.
Оделся я по-военному, раз-два и готово.
Одевшись — наклонился к ней и неожиданно для себя выдал:
— Юльчик, я люблю тебя.
Сколько ж лет я сушил эти слова? Оказалось, в них есть ещё жизнь.
— А я тебя, — сказала она в подушку.
Потом вскочила:
— Подожди, еду тебе соберу!
Но я только рукой махнул: не надо, лишнее. И ушёл, провожаемый лазерным взглядом влюблённой женщины.
* * *
Опять я в «Красном квартале», на сей раз ночью. Вернее, уже почти утро, ночь была насыщенной, но короткой. Анемичный свет фонарей, пустая набережная, стоячая вода в реке, — а так всё то же самое. Бывшая кондитерская фабрика, превращённая чьей-то извращённой фантазией в жилые дома, вновь затянула меня в своё кирпичное чрево. Спит ли охрана на входе или бдит, я проверять не стал, перелез через каменный забор. Корпус и подъезд искать не надо было — тот же, что и днём. Только этаж другой — на один ниже, но не под Франкенштейном, а в шахматном порядке.
Именно там обретался некто по фамилии Мозгов, как его отрекомендовала Викторина. Долго же я не мог вспомнить, кто это такой, пока в постели не осенило.
Объятия любимой женщины — самое эффективное место, чтоб разгадывать криминальные загадки. Тьфу! Ненавижу их всех…
Замок домофона я незатейливо раскурочил, так и попал внутрь. Поднялся на третий этаж, накинул на обе телекамеры по пакету и постучал ногой в стальную дверь.
Стучал настойчиво и непрерывно, чтоб до хозяина дошло.
— Вам кого? — наконец спросил он, так и не разглядев ничего на своём экране. — Я сейчас позвоню в охрану!
— Дуреквасов, открывай, это я!
Дуреквасов — была когда-то его фамилия, настоящая. Нетрудно догадаться, почему он её сменил на «Мозгов», но не только из-за неблагозвучности, мы ж понимаем.
— Что за Дуреквасов? — натурально возмутились по ту сторону двери.
— Не дури, Барабашка, — сказал я, старательно подделываясь под чужой голос. — Это Рудаков. Давай открывай, а то прикажу вынести твою броню вместе с тобой!
— Игорь Денисович? Так бы сразу и сказали.
Дверь приоткрылась…
Дуреквасов, ныне Мозгов, подвизался много лет назад дилером средней руки, торговал наркотой, был взят Рудаковым за задницу и стал ему стучать (куда деваться). Рудаков, разумеется, не вносил этот источник в списки своих агентов, иначе не дожил бы тот до Мозгова и до лофтовской хазы. Ну, таким макаром все нормальные опера поступали, берегли работающий на улице контингент даже от своих (тем более — от своих!). Кличку ему Игорь дал Барабашка — от слова «барабан», что на нашем сленге как раз и означало стукача. Я сам, как начальник Игоря, знал о его существовании, обязан был знать, источник-то ценный, однако видел этого человечка всего раз, абсолютно случайно (по недосмотру Рудакова) и то мельком. Потому и не смог вчера сразу его вспомнить. Да и годы Барабашку сильно изменили.
— Вы кто? — мгновенно струсил Дуреквасов-Мозгов, обнаружив меня вместо уважаемого Игоря Денисовича.
Я втолкнул его в квартиру и закрыл дверь.
— Я Ушаков, бывший командир Рудакова, и не ври, что не слышал обо мне.
— С-с-слышал.
— Семнадцать лет назад я умер, как ты тоже наверняка слышал, так что терять мне нечего, всё уже потеряно. — Я достал «макаров» и приставил к его голове. — Где семья?
— З-зачем?
— Свидетелей не люблю, нервируют.
— Н-на даче.
— Повезло, — удивился я. — Не мне, а им.
— Что вы хотите? — истерично спросил он, мучительно скашивая глаза на пистолет. — Квартира записана не на меня. Есть немного золота, камней и полсотни тысяч евро. Ну и по мелочи…
— Грабить мне тебя противно, — сказал я ему. — Даже не надейся откупиться. Мне нужна коллекция, которую вы с Игорем Денисовичем умыкнули у моего школьного друга выше этажом. Припоминаешь?
И тут он онемел…
Почти как я, когда Юля своей стеклянной метафорой нечаянно напомнила мне некое очевидное обстоятельство. Столько часов подряд, то забываясь, то снова всплывая, не давала мне покоя какая-то странность со списком украденной коллекции. Что за странность, поймать я не мог, чувствовал только, что она есть. И вот — барабанная дробь — озарение! Ещё по дороге в Тверь, описывая произошедшее, Рудаков назвал несколько пропавших экспонатов — просто для примера. Я их, конечно, специально не запоминал, но такие вещи в памяти фиксируются автоматически. Среди прочего Рудаков упомянул стилет из муранского стекла, которого в списке нет. Хотя артефакт редкий. Может, Игорь что-то перепутал, ляпнул от балды, и такого предмета не существует, по крайней мере в рамках собранных Франкенштейном ценностей?
