Следующий мейл был от Вадика. Он жаловался, что Сергей к чертям рехнулся и он, Вадик, уже порядочно озверел от него и пора уже как-то отправить друга в самостоятельное плавание.
“Спасибо, нет” – написала она и убрала телефон в сумочку.
Едва поев, Регина поднялась из-за стола, выписалась из гостиницы, оставила багаж у консьержа и вышла на Тверскую. Она решила сначала съездить на кладбище, а потом зайти к тете Маше и переночевать у нее. Регина посмотрела на часы – необязательно ехать прямо сейчас, еще есть время немного прогуляться.
Больше всего она любила начало ноября. Деревья уже полностью облетали, холодок пощипывал щеки, но еще не пробирал до костей, и солнце светило ярко, в полную силу, и воздух от этого делался сухим, звеняще прозрачным, какой часто бывает за пару недель до первого снега. Москва мало изменилась за те два года, что ее здесь не было, и Регине отчего-то не очень хотелось смотреть по сторонам и наслаждаться видами. Встречаться глазами с прохожими она тоже избегала. Ставшие еще заметнее злоба и недовольство в лицах москвичей пугали ее. Она просто шла и шла, кружила, петляла, срезала дорогу, кайфуя от того, что ни разу не ошиблась поворотом. Она так хорошо знала Москву, будто в ноги впечатали карту.
Регина догуляла до Москвы-реки, прошла довольно большой кусок набережной и повернула обратно к центру. Она и не сознавала, насколько устала, пока не очутилась на Чистых прудах. Все дни избегала этих мест, и вот она здесь, в двух шагах от прежнего дома. Регина села на скамейку у пруда и вытянула ноги. Они ныли и чуть ли не выводили тихую жалобную песенку. Вода казалась ненастоящей, как будто в ней не было глубины, а только тонкий слой зеркального льда. Сколько раз она сиживала ровно на этом месте. Регина попыталась вызвать самые сильные щемящие воспоминания, чтобы ощутить жгучую боль и неизбежное потом облегчение.
Вот ей три или четыре, она сидит на коленях у папы и машет уткам… радость от того, как крепко он ее держит, его рука, прижатая к самым ребрам. Они с мамой, ей пять или шесть, ноги, такие короткие, что не гнутся в коленках, обуты в тяжелые зимние ботинки и торчат под прямым углом. Мама читает наизусть стихи про снег, о том, как снег идет, и все летит вверх тормашками, и кажется, будто это небо спустилось на землю в обличье старика в перелатанной шубе. Лицо Регины густо намазано от мороза детским кремом, и лоб чешется под шерстяной шапкой. Она так хорошо помнила это ощущение, но совсем не могла вспомнить лицо матери, когда та читала стихи. Она видела только ее истощенное тело и остекленевшие глаза перед смертью. Подрастя, Регина стала приходить на пруд одна. Безнадежно неприметная, но отчаянно полная надежд. Ее любимой героиней была княжна Марья из “Войны и мира”. Такая некрасивая, такая серьезная, такая добродетельная и все же мечтавшая о плотской любви. Княжна Марья в конце концов обрела ее с хорошим, надежным, но недалеким мужчиной. Сергей был каким угодно, но не недалеким. Регина улыбнулась, вспомнив, сколько раз они сидели на этой самой скамейке, и Сергей без умолку трещал про Федорова, а она мечтала только, чтобы он уже наконец ее поцеловал. А когда это свершилось, его поцелуи показались слишком мокрыми и скорее разочаровали. Как и эта ее импровизированная терапия. Все возникавшие в голове картинки были вялыми и невыразительными, и уж никак не могли привести к катарсису.
Регина поднялась со скамейки и зашагала к своему бывшему дому в Лялином переулке. Переехав в Штаты, она попросила тетю Машу продать квартиру вместе с оставшейся мебелью и перевести деньги в какой-нибудь детский дом. Но Вадик сказал, что это безумие. “Что, если с Бобом не сложится?” И тогда Регина положила деньги на свой счет.
Их старый переулок выглядел помпезнее, чем помнилось, и много чище, даже слишком. На одном из домов была вывеска отеля. Перед ним остановилось такси, вылезла молодая, хорошо одетая пара и направилась ко входу. Колеса их ярких чемоданов мерно стучали по тротуару. Казалось, все следы их с матерью хаотичных неприглаженных жизней стерли, смыли и закрасили свежей краской. Регине больше не хотелось взглянуть на дом. К тому же пора было ехать на кладбище. Тетя Маша очень просила съездить вместе, но Регина сказала нет. Ей надо побывать на могиле матери одной.
Она подумывала взять такси, но бесконечное сидение в пробках было невыносимо. Она направилась к метро. У входа стояла пара ларьков с фастфудом, Регина купила пирожок с мясом и съела его прямо там же, хотя была еще сыта после завтрака. Николо-Архангельское кладбище находилось на окраине Москвы. Его выбрала тетя Маша, потому что Регина наотрез отказалась хоть как-то заниматься похоронами. Во время самой церемонии она была напрочь укурена и едва помнила, что происходило и где, так что можно считать, это ее первый раз на могиле матери.
Поездка на метро заняла вечность, а потом еще надо было ехать на автобусе. Через несколько остановок он почти опустел, большая часть людей вышла у жилых новостроек без единого деревца. Бело-голубые многоэтажки, новехонькие торговые центры, огромные участки земли со строительной техникой. Кладбище было конечной. В автобусе оставались одни женщины. Угрюмые, замкнутые, понурые. Добропорядочные дочери, жены, возможно, матери. Почти все сжимали в руках цветы. Регина про них забыла. Она задумалась: а оно вообще нужно? Вроде как положено либо высаживать цветы на могиле, либо просто класть – а зачем? Заглушить чувство вины? Чтобы было отраднее навещать могилу? Ради традиции, которая просто не подвергается сомнению? Чтобы таким незатейливым способом почувствовать себя хоть сколько-нибудь лучше? Или это часть какого-то мудреного ритуала, который дает ощущение мимолетной связи с ушедшими? Регина понадеялась, что будут продавать цветы у входа на кладбище. Было бы странно, если нет. Но, конечно же, нет. Длинная каменная ограда соединяла главный вход с воротами для похоронных процессий. Никаких цветочков.
– А внутри есть цветочный? – спросила Регина одну из женщин. Та злобно глянула на Регину и потрясла головой.
– О цветах надо было думать перед автобусом, – ответила другая. Она гордо несла букет импортных роз.
Женщина помоложе коснулась Регининого плеча: “Возьмите из моих”. У нее был большой букет бледных гвоздик. Регина поблагодарила и взяла три. “Возьмите еще, – сказала она с печальной усмешкой. – Думаю, Миша не будет против”. Регина взяла еще несколько. С легкой и пустой головой она вошла в ворота. За ними было огромное поле, по ее прикидкам, с половину Центрального парка. Она и не помнила, что здесь такие просторы. Надгробия возвышались бескрайними рядами, как ровно засеянные поля. Регина достала бумажку, на которой записала номер участка и подошла к нарисованной карте. Она висела прямо на ограде, рядом с рекламой разнообразных услуг: здесь предлагали подправить надгробие, ухаживать за могилой, помолиться в церкви, приносить цветы и отправлять вам отчетные фотографии, по которым видно, что цветы свежие. Самый большой проспект уведомлял, что стоимость украшения могилы еловыми ветвями не включает цену за ветви. А справа объявление, написанное от руки, вопрошало: “Страдаете оттого, что давно не навещали могилы дорогих вам людей? Чувство вины не дает свободно дышать?” И далее уверяло: “Теперь это позади!!! «СкорбимЗаВас» позаботится обо всем!” Регина почувствовала, как подкатывает тошнота, и поспешила прочь от ограды, вглубь кладбища. Могила нашлась быстрее, чем она ожидала: в дальнем левом углу, все, как на карте. Она думала, ее захлестнут эмоции, но была потрясена тем, что едва ли что-то почувствовала. На черном гранитном камне было имя матери и ее фотография в овальной рамке. Все это не проняло Регину. Все это нисколько не приближало ее к матери. Если ее дух и существовал в какой-то форме, он точно был не здесь. Регина присела у надгробия и положила цветы на небольшой выступ. “Эй! – окликнула старушка неподалеку. – Воткни цветы в землю, как будто сажаешь; так они дольше простоят”. Регина выкопала рукой ямку – земля была вязкая, холодная и, пожалуй, какая-то гадкая. Посадила мертвые гвоздики и присыпала их землей, чтобы не падали. Торчали они совершенно нелепо. “Но они дольше простоят”, – повторила про себя Регина, пытаясь понять, какой в этом, собственно, смысл. Она вгляделась в фотографию. Мать не смотрела в камеру, как будто избегая Регины. Считается, что надо разговаривать с умершими. Регина не знала, что сказать. Откашлялась, в ужасе, что получится фальшиво. “Мамочка, – прошептала она, – у меня все хорошо. Я скучаю по тебе. Я очень тебя люблю”.
