Вика сразу же порвала с Вадиком, и Сергей выдохнул с облегчением, узнав, что Вадик не так уж на него зол. А то и вовсе забавляется подобным поворотом. “Ты и такая, как Вика, хм! Что ж, удачи!” Он даже как будто слегка злорадствовал, ведь до невозможного безоблачная любовная жизнь Сергея вот так, в один миг, пошла по швам.
Самым трудным было признаться Регине. Но больше всего он боялся разочаровать ее мать. Сергей почему-то представлял их всех втроем в момент объяснения. Вот они сидят на кухне, совсем как во время английских уроков, на столе чашки с грязными ложками, недоеденное печенье, хлебные крошки. И тут он выкладывает свою новость и разрушает эту гармонию. Ему рисовалось, как Регина в слезах выскакивает из кухни, но мать не уходит. Она не говорит ни слова, а только пристально и долго глядит на Сергея. Вадик его ненароком от всего этого избавил. Он же не знал, что Сергей до сих пор не признался Регине. Сразу после разговора с Вадиком она перезвонила Сергею и сказала, что он ей отвратителен и она не желает его больше видеть. Так и сказала “отвратителен”, и слово потом еще долго не давало ему покоя. Но ведь он был с Викой, а потому ни боль, ни чувство вины не могли нарушить его счастья. А было вот как: по утрам он просыпался, выходил на улицу по дороге на работу или в университет и обнаруживал, что мир вокруг полон Викой. Деревья, тротуары, гудящие машины, здоровые автобусы – все они непостижимым образом были про нее. Казалось, ее призрак отлетал от каждой божьей вещи прямиком в Сергея, и ему нестерпимо хотелось скорее ее увидеть. Он никогда никого так не хотел, как Вику, и никто так не хотел его, как она. Она все время говорила ему, как ей нравится его вкус, как она скучает по его запаху, как он может взять ее всегда-всегда, в любую минуту, “даже если я сплю, просто разбуди меня. Я не разозлюсь, честное слово. Всегда, в любую минуту!” Она была жадной и громкой, и все же хрупкой – это в ней мало кто замечал. Она сильнее и острее других умела радоваться и печалиться. Было что-то беззащитно-распахнутое в том, как Вика открывала для себя мир, и это всегда трогало Сергея, вызывало в нем желание уберечь ее, обнять, отгородить от страданий.
Обнять ее! – с горечью думал Сергей. Она уже давным-давно не позволяла до себя дотронуться. А последние пару недель случались дни, когда даже не смотрела на него.
Он перешел через Уайтхолл-стрит по направлению к Брод-стрит. Небоскребы стояли там плотной стеной, закрывая вид, и Сергею казалось, будто он на дне неимоверно глубокого колодца. Поначалу, когда они только приехали в Америку, его завораживали небоскребы. Сергей останавливался посреди улицы, запрокидывал голову и подолгу глядел на верхушки зданий, паривших в небесах, среди застывших облаков. Он стоял так, пока не начинала ныть шея, недоумевая, как же нечто столь поразительное, невероятное может существовать прямо здесь, перед ним, только руку протяни, и создано это самыми обыкновенными людьми. Но после 11 сентября их величие померкло; они выглядели уязвимыми, незащищенными, в точности как жители города, которые в один миг утратили уверенность. Они с Викой были дома, когда самолеты протаранили башни. У него в тот день не было занятий, Вика работала в вечернюю смену. Они тогда еще жили в Бруклине. Он сидел в разваливающемся кресле, которое они нашли на улице и приволокли к себе по лестнице на четвертый этаж. Сидел в оцепенении, вперившись в экран, но толком не видя картинки. А Вика – Вика не могла усидеть на месте. Вика металась туда-сюда, между телевизором и кухней, где готовилось какое-то красное варево (борщ? томатный соус?), и ее передник был заляпан отвратительными красными пятнами. Она непрерывно висела на трубке с матерью и кричала, чтобы та успокоилась. Потом ей вздумалось, что люди, погребенные под обломками, все еще живы. Их тела раздавлены, но они еще дышат. Она сорвала передник, швырнула его на пол и, сидя на корточках у входной двери, сражалась со шнурками на кроссовках. У нее медицинская подготовка! Она может помочь! Может! Тогда Сергей все же встал, подошел к ней, присел рядом, взял за плечи и сказал, что там никто не мог выжить, эти люди погибли. Погибли, понимаешь, погибли! И ни он, ни Вика уже ничем не могут им помочь. И вернулся в кресло. Ему нужно было осмыслить эту боль в тишине. Они пережили в России бурные девяностые и бежали сюда, в страну стабильности, покоя и благополучия, где, если ты соблюдаешь правила, тебе практически обеспечено блестящее будущее. И вот они здесь, и в одно мгновение стабильности как не бывало. Сергей теперь уже не мог представить, что их ждет впереди, не мог рассчитывать, что все будут играть по правилам. Пожалуй, то было единственное время, когда он был на одной волне с американцами. Они испытывали те же чувства, они были, как он, а он, как они. Это была его страна. Сергей так ощущал довольно долго, пока была свежа травма 11 сентября. Потом скорбь утихла, и он снова стал чужаком. Теперь, когда Сергей смотрел на город, он казался не уязвимым, а скорее враждебным, пугающим и постылым одновременно.
В офисе висела тревожная тишина. Сергей пришел на пятнадцать минут раньше, но почти все коллеги были уже на местах. Компьютеры включены, но никто не работал. Пальцы не бегали по клавиатуре, глаза не скакали по страницам. Все сидели как истуканы, молча уставясь в мониторы. От ужаса Сергея замутило. Он кивнул Анил и глубоко беременной Лизи, но Анил отвела взгляд, а Лизи едва улыбнулась. Под столом у Лизи лежал сдувшийся воздушный шар. Жалкое напоминание о недавней вечеринке по случаю будущего прибавления.
Коллеги начали исчезать ближе к десяти. Каждый раз, отрываясь от компьютера, Сергей видел новый опустевший стол, но никак не мог поймать сам момент исчезновения. До тех пор, пока это не произошло с соседом. Его звали Мехди. Худой мужчина за пятьдесят, с большими выразительными глазами, как рисуют у мультяшных животных. В 11.15 молодая хорошенькая женщина появилась в узком проходе между их перегородками. На ней были юбка-карандаш и тонкий желтый кардиган, который казался таким мягким и уютным, что Сергею страшно захотелось его коснуться. Мехди напрягся, но не обернулся, как будто, если не замечать эту женщину, она уйдет восвояси. Она мягко похлопала его по плечу. Он встал, отодвинул кресло и пошел следом за ней по коридору, так и не поднимая глаз. Все его вещи остались на рабочем месте: шарф на полу, стеклянная чашка с недопитым чаем, куча фотографий семьи. Все темноволосые, белозубые – крайне симпатичный народ. Сергею особенно понравился большой снимок молодой женщины, стоявший у компьютера Мехди. На вид ей ближе к тридцати, скорее всего, дочь. Не сказать, что красавица, и она даже не улыбалась, но в лице сквозила какая-то теплота, какая-то безотчетная доброта. Она не смотрела в камеру, но Сергею нестерпимо хотелось, чтобы она взглянула на него, увидела его, чтобы хоть немного этой теплоты досталось и ему. Он все еще смотрел на фото, когда его мягко похлопали по плечу. То была она – женщина в желтом кардигане. Сергей шел за ней по коридору, наблюдая за мерным покачиванием ее ягодиц. Она впустила его в маленькую переговорную и исчезла. Там уже сидели угрюмый Дэвид, угрюмый Брайан и напряженная средних лет женщина из отдела кадров, листавшая пухлую стопку бумаг. Сергей едва понимал, что они ему говорили, да и неважно, потому что всего через пару минут он уже направлялся к выходу, сжимая в руках эти самые бумаги. Женщины в желтом кардигане нигде не было. Он уже ее не заслуживал. Ее заменили два здоровяка-охранника, которые и выпроводили Сергея из здания.
