– Нет, – покачала головой Клавдия
Тихоновна. – И Капитолина Васильевна, это мать Льва Кузьмича, и его
сестра, как бы это сказать… были не особенно приветливы. Я даже в доме у них не
была ни разу. Жили они замкнуто, мало с кем общались вне работы, да и на работе
лишнего слова не скажут. Думаю, оттого и пошли все эти пересуды. Одно время Лев
Кузьмич часто ко мне заглядывал, интересовался своей родословной и вообще
историей здешних мест, потом он тяжело заболел, из дома почти не выходил. Я
поначалу собиралась навестить его, но Дарья Кузьминична сказала, что он никого
не хочет видеть. Потом я переехала в Колыпино, и вскоре Лев Кузьмич умер.
– Они ведь дружили с художником Лаврушиным и его сыном?
Клавдия Тихоновна кивнула:
– Лаврушина очень заинтересовал дом. Он вам картину
показывал? Так вот, они действительно были в приятельских отношениях со Львом
Кузьмичом. И Валера часто к ним заглядывал. Он мне, кстати, и рассказал про
книги. А уж я проявила любопытство и выяснила, откуда они у Антоновых. Если
честно, до того времени я и не знала, что Рождественский – их ближайший
родственник. Но сама я библиотеку не видела, Лев Кузьмич к себе никогда не
приглашал, и это показалось мне обидным. Старики, знаете, со своими причудами.
– Вы так же хорошо знаете родословную всех жителей
Верхней Сурьи? – пленительно улыбнулась Женька.
– Не всех, конечно, – улыбнулась в ответ Клавдия
Тихоновна. – Хотя родословные теперь мой конек. Кстати, все жители Сурьи в
той или иной степени родственники, что неудивительно. Раньше пришлых людей было
не так много. Сейчас в деревне по большей части остались старики, молодежь
разъехалась, так что вполне возможно, что через несколько лет встретятся в
областном центре четвероюродные брат с сестрой, даже не догадываясь о том, что
они родственники.
– А Ирина Гордеева нам случайно не родня? – задала
очередной вопрос Женька.
– Нет. Отец ее из наших мест, ее прадед Фома Гордеев в
Сурье лавку держал. Дом из красного кирпича, в котором сейчас правление, раньше
им принадлежал. А бабка ее из соседней деревни, из семьи зажиточных крестьян, у
них мельницы были на реке, в трех километрах от Сурьи. В годы коллективизации
их, конечно, раскулачили. Родни в Сурье у вас нет, – заключила Клавдия
Тихоновна. – Ведь ваша прабабка и ее муж из Колыпина. Из прямых потомков
Добролюбова никого не осталось. Только у одной из его дочерей были дети: Лева и
Дарья, оба бездетные. У самого Добролюбова был старший брат и сестра, ваша
прабабушка. История старшего брата вам известна?
– Нет, – отчаянно покачала головой Женька.
– Он сам и двое его сыновей погибли в Гражданскую
войну. Дочь вышла замуж за преподавателя реального училища, детей у нее не
было, а вот у мужа был сын от первого брака. В пятидесятых годах он стал
директором нашего завода. В Колыпине остались две его внучки, обе уже замужем.
Одна работает в Доме культуры бухгалтером, а другая в адвокатской конторе.
Мы переглянулись, и Женька нетерпеливо спросила:
– Фамилию ее вы знаете?
– Как же не знать, если она вместе с моей внучкой
училась. Кондратьева, а по мужу Задорнова.
Женька издала тихий стон и погрузилась в размышления.
– Вы пейте чай, пейте, – вновь начала потчевать
нас Клавдия Тихоновна.
– Спасибо, – кивнула я и добавила со вздохом: –
Извините, что отнимаем у вас время.
– Да что вы, я очень рада, что вы заглянули. Сериалы я
не смотрю, а читаю сейчас мало, зрение совсем плохое, глаза быстро устают. Дочь
со своим семейством в Турцию отдыхать уехала, так что одна я, пироги пеку да
смотрю в окно. Хорошо, соседки заходят, с ними вечера коротаю. А вот сегодня вы
пришли…
Воодушевленная гостеприимством хозяйки, я задала еще
несколько вопросов, касающихся Женькиной родословной. Саму подругу и вопросы, и
ответы оставили равнодушной. Примерно через час мы простились с Клавдией
Тихоновной и отправились в Сурью.
Стоило Женьке оказаться в машине, как она зашептала:
– Неужто это Арина? Или ее сестра?
– Ты о чем? – не поняла я.
– Как же, ты же слышала, что Клавдия Тихоновна сказала?
Арина – моя родственница, то есть не родственница, конечно, но о сокровищах
точно знала, раз в приемных матерях у ее деда ходила племянница Добролюбова. По
крайней мере, пока она была жива, связь с Верхней Сурьей наверняка поддерживала
и о сокровищах кому надо успела шепнуть. Оттого девица и решила прибрать к
рукам мой дом.
– При чем здесь Арина, скажи на милость? –
возмутилась я, Женькины умозаключения не укладывались в голове. –
Во-первых, о сокровищах шептать не надо, о них вся округа знает, во-вторых, я
уверена, Арина даже не подозревает, что имеет к твоей родне какое-то отношение,
не то непременно рассказала бы об этом с ее-то болтливостью…
– Не рассказала, потому что не хотела, чтобы мы знали.
Нет, без нее тут не обошлось. Почему Патрикеева обратилась к Задорнову? А
почему адвокат не сообщил мне сразу о кончине тетушки?
– Он же был в отъезде.
– Ох, Анфиса, неспроста все это. Задорнов, как адвокат,
вполне мог наведаться в дом и целый месяц искать там сокровища в свое
удовольствие.
– Будь так, соседка бы нам непременно рассказала о его
визитах.
– А если они в сговоре?
Я посмотрела на Женьку и в досаде чертыхнулась:
– Задорнов или Арина бродить по дому на этой неделе
никак не могли, потому что знали о нашем приезде, – попыталась я вразумить
ее.
– Ты же сама говорила: нас пугают, чтобы мы дом
покинули.
– Допустим. Но в деревне нет секретов, и Задорнова
непременно кто-нибудь бы увидел.
– Он мог спрятать машину в лесу. А Ирина его увидела и,
конечно, узнала. В Колыпине все друг друга знают, а он все-таки адвокат.
– И он ее убил?
– Почему бы и нет? Раз она свидетель.
– Тогда выходит, что это он труп из дома стянул. Скажи
на милость, с какой стати? И как адвокат решится на убийство?
– Вот только этого не надо, – отмахнулась
Женька. – Адвокаты тоже люди.
Я попыталась представить Задорнова в роли убийцы, а Арину
его сообщницей, и отмахнулась:
– Прекрати. Они хорошие ребята. Рома, что ты
молчишь? – полезла я к мужу, подозревая, что Женьку мне не переспорить.
