Дома мы быстро собрали на стол, дядя Миша был тут же, от
предложения умыться с дороги отказался и внимательно наблюдал за нашими
действиями. Наконец сели обедать, выпили за знакомство, дядя Миша закусил и
малость приободрился. Далее дело пошло веселее. Пил он из стопочки, но подливал
себе часто и через полчаса уже пребывал в легкой эйфории. Называл меня Анфисушкой,
а Женьку племянницей и утверждал, что счастлив с нами познакомиться. Решив, что
времени до того момента, когда он свалится под стол, осталось немного, мы
поторопились с вопросами.
– Где вы были все это время? – спросила подруга.
– В соседнем районе. Дом строил у одного богатея. Не
дом, а домище. Ух, красота получилась, а не дом. Весь резной, точно терем. У
меня, между прочим, руки золотые. Ага. И пью я вполне умеренно. Когда работаю.
Да я б и из этого дома дворец сделал. Если бы не братец ее, змей библейский. С
таким разве уживешься? Уж я и так, и сяк… какое там. Если мужик совсем не пьет,
это же ненормально. Хорошему-то человеку чего не выпить? А если не пьет,
значит, в нем какая-то червоточина сидит. Как пить дать.
– Точно, – поддакнула Женька. – Сегодня с
нами ты не пьешь, а завтра Родину продашь.
– Вот-вот, и я говорю. Мысли в голове не те, оттого он
и таился, а хорошему человеку…
– Дядя Миша, вы с Дарьей Кузьминичной давно
развелись? – вмешалась я, стараясь направить разговор в нужное русло.
– Да уж, считай, три года. Это все брат ее. Хотя,
конечно, была и моя вина, – вздохнул он и добавил, стыдясь: – Загулял я
малость.
– Запил, что ли? – влезла Женька.
– Ну, и запил… Соседка там, где я работал, была
такая… – Он покрутил в воздухе рукой, а мы с Женькой глаза закатили,
дядька, оказывается, не промах. – Ну, я и прельстился. А кто-то Дарье
донес. Она сразу на развод. А я что? Ладно, думаю, не хочешь жить со мной, так
разводись, да и не было никакой жизни из-за брата. Если бы не он, разве ж я бы
загулял? Да никогда. Я ведь понимаю, женщины, они верности хотят, чтоб,
значит… – Тут он еще выпил и посмотрел на нас с удивлением, будто впервые
увидел.
– И вы согласились на развод, – подсказала я.
– Согласился, ага. Я, сказать по правде, к тому времени
уже у Нюси месяца два жил. Хорошая женщина, и, главное, никаких тебе братьев.
– А что теперь с Нюсей? – проявила интерес Женька.
– Сын у нее вернулся. Сидел сын-то… и вот, свалился на
голову, прости господи. Хуже Дашкиного брата, такой мерзавец. Все из дома
тащит. Инструмент мой и тот пропил. А куда мне без инструмента? – Мы
сочувственно покивали. – В общем, дал я Дарье развод, отказался, так
сказать, от всего имущества, супружнице все оставив, и вот сижу теперь у
разбитого корыта. Кто ж знал, что брат-то ее помрет скоро? По виду и не
скажешь, что мужик хлипкий, никакой тяжелой работы сроду не знал, сидел себе,
бумажки перекладывал, и надо же, помер совсем молодым.
Я полезла с очередным вопросом:
– Значит, ваши отношения с братом Дарьи Кузьминичны не
сложились?
– Как они могли сложиться, если он на голову-то слабый?
Даром что ученый, а голова как таз худой. Поговорить с ним было не о чем, опять
же, не пьет. И Дарья с ним точно с малым дитем носится. Шуметь не моги,
телевизор включить тоже, брату, видишь ли, мешаешь. А что он такого делал, чтоб
ему мешать?
– Действительно, – оживилась я. – А что он
делал?
– Так ничего, – развел дядя Миша руками. –
Сидел у себя в кабинете с какими-то бумагами. Дарья говорила, изобретает
чего-то. Только ничего путного все равно не придумал. Одна блажь. Мне
сказывали, что он все к учительнице местной таскался, я-то надеялся, может,
женится он, к ней уйдет. Она хоть и старше его была, но еще ничего себе
женщина. А он с ней, оказывается, разговоры разговаривал. И все записывал. А то
в район уедет… Всю пенсию на дорогу проматывал.
– Зачем он туда ездил?
– Кто ж знает. От него слова не добьешься. Все молчком.
А Дарья шипит: не приставай к нему, дело не твое. Мое дело, видишь ли, работать
с утра до ночи, чтоб дармоед этот на моей шее сидел. Да и сказать по правде,
при мне он вовсе никуда не ходил и не ездил. Дома сидел, как приклеенный.
Дарья-то говорила, болезнь на него так повлияла.
– Нелегко вам пришлось.
– Не то слово. Да разве ж я бы ушел, оставил Дарью-то,
такую хорошую женщину, если б не этот Лева. Голова у него, как есть, набекрень
была. Дарья на меня обижалась, что я о нем в деревне худое говорил. Так ведь
доброго-то не скажешь. Правду люди болтали, дом-то того, да и брат с сестрой не
лучше.
– Что значит «того»? – нахмурилась Женька. Дядя
Миша вылил остатки водки в рюмку, выпил залпом и загрустил.
– Нечисто здесь, – произнес он зловещим шепотом.
– В смысле, грязно? – съязвила Женька, которую
беседа с ним стала утомлять.
– В другом смысле, – оглянувшись через плечо и
поежившись, заявил дядя Миша. – Нехорошее место. И на людей действует. С
катушек люди съезжают, вот как. И не денешься никуда, дом не отпускает. Левке
квартиру в селе предлагали, так он ни в какую. Ага. Хотя я бы, на его месте,
бежал отсюда, только б пятки сверкали.
– То, что вы убежали, мы помним, а ему-то зачем?
– Ему-то, может, бежать не положено, – степенно
кивнул дядя Миша. – Он с ними это… общался.
– С кем? – насторожилась Женька.
– Вот я скажу, а вы не поверите. Решите, что я тоже
того…
– Мы поверим, – поспешно сказала я.
