– Так, – собравшись с силами, сказала я. –
Завтра едем в город. Встретимся с Рудневой и выведем Ирину на чистую воду. Ей
придется кое-что нам объяснить. Заодно попытаемся узнать, кто второй
покупатель. Может, это хоть что-нибудь прояснит.
Женька согласилась и устроилась в постели поудобнее.
В ту ночь мы еще долго не спали, тихо переговариваясь в
темноте. Меня больше интересовало, зачем стянули труп Патрикеева, Женьку – что
искали в доме. Соглашаться с тем, что искали как раз труп, она категорически
отказывалась. Так ничего толкового и не придумав, мы наконец уснули.
Утром Ольга Степановна поднялась рано, я слышала, как она
ходит по дому, потом проснулся ее внук, двери постоянно хлопали, нечего было и
мечтать, что опять усну. Окна терраски выходили на восток, от солнца она быстро
нагрелась, стало душно, и я решила: пора вставать. Женька заворочалась и
спросила сонно:
– Анфиса, который час?
– Половина девятого.
– Чего этим деревенским не спится? – Она села,
потерла глаза и мрачно заявила: – Всю ночь мне покойники снились. Просто
наказание.
Услышав наши голоса, в терраску заглянула хозяйка.
– Проснулись? Идемте чай пить.
Мы умылись во дворе под умывальником и вошли в кухню. Ольга
Степановна накрывала на стол.
– Вы не беспокойтесь, – сказала я. – Мы у
себя позавтракаем.
– Да какое беспокойство… Садитесь, я пироги разогрела.
Мы устроились за столом. Ольга Степановна разлила чай,
посмотрела в окно, торопливо распахнула раму и сказала озабоченно:
– Куда это народ с утра несется? Неужто опять что
случилось? Коля! – громко позвала она. – Коля, ты где?
Внук возник возле окна в майке и шортах, с перепачканными
руками. Как выяснилось, он чинил велосипед.
– Какой-то дядька к ихнему дому побежал, – кивнул
он на нас. – А за ним полдеревни.
– Какой дядька?
– Откуда я знаю. Он ругается, а остальные так бегут.
– Что делается, – всплеснула Ольга Степановна
руками.
Не доев пироги и не допив чай, мы с Женькой устремились к
тетушкиному дому. Я ожидала чего угодно: появления нового трупа или возвращения
старого, но, как всегда, не угадала. Впереди нас бежал внук Коля, забыв про
велосипед, за ним мы с Женькой, замыкающей была Ольга Степановна. Оглянувшись,
я увидела, что со стороны деревни еще народ подтягивается, и увеличила темп.
Вскоре мы наблюдали довольно забавное зрелище. Возле нашей
калитки стоял мужик лет шестидесяти, в джинсах на два размера больше, чем
следовало, подхваченных солдатским ремнем, клетчатой рубашке, потерявшей свой
цвет от многочисленных стирок и вытертой на локтях до дыр, и стоптанных
ботинках с развязанными шнурками. В общем, по виду вроде бы обычный бомж,
правда, со странностями. И джинсы и рубашка были чистыми. Окладистая борода и
седая шевелюра делали его облик благородным, несмотря на подозрительную
красноту носа и мутный взгляд. Я почему-то решила, что мужик своих вещей
лишился и оделся в то, что подали добрые люди.
На плече у него висел рюкзак, с каким дети ходят в школу,
что только подтверждало мою догадку. Стоя спиной к калитке, он обращался к
толпе с вдохновенной речью. Человек десять слушали его, кивая и
переговариваясь. Впереди стояли Надежда Николаевна и мужичок в тельняшке.
Надежда Николаевна растерянно смотрела на оратора и время от времени повторяла
с обидой:
– А говорили, будто он пропал.
Сообразив, что трупы отменяются и народ собрался послушать
бородатого, я тоже уделила внимание его речи.
– Вот что делается на белом свете, – произнес
он. – Из родного гнезда выгнали. Не успели покойницу на погост снести, а
здесь уже чужие люди хозяйничают. Оставили человека без крова и средств к
существованию.
– Иваныч, – всплеснула руками наша соседка,
пробившись в первые ряды. – Да что ж ты такое несешь? Как тебе не стыдно?
– Ты не встревай, Степановна, еще разобраться надо, кто
денежки супруги моей прикарманил, что она на свой смертный час откладывала.
– Ах ты, бесстыдник, – рявкнула Ольга Степановна,
уперев руки в боки. – Да как у тебя язык повернулся…
Ясно было, что еще чуть-чуть и дело дойдет до
рукоприкладства, причем мужику в предполагаемом поединке ничего, кроме полного
и безоговорочного поражения, не светит. Был он узкоплеч и вообще производил
впечатление голодающего и рядом со статной Ольгой Степановной выглядел
заморышем.
– Уж так и повернулся. А то я не знаю, к чему ты
супругу мою подбивала.
– Так скажи, чтоб и я знала.
Я тронула соседку за локоть и спросила:
– Это Патрикеев?
– Он самый, – досадливо плюнув, ответила
она. – Явился, нехристь. Когда жену хоронили, ты где был? А теперь пришел
дом делить, бесстыдник?
Народ одобрительно загудел. Тут Женька сделала несколько
шагов по направлению к Патрикееву, народ замер. Если привидений Женька боялась
до судорог и просто глупела на глазах, то мужики во плоти, трезвые или не
очень, никакого страха у нее не вызывали. Напротив, они сами Женьку по
неведомой причине побаивались. Вот и сейчас, обнаружив ее в досягаемой
близости, Патрикеев дернул плечом и затих, с подозрением к ней приглядываясь.
– Ты кто? – спросила подруга.
Он обвел глазами граждан, точно ища поддержки, и ответил
неуверенно:
– Так ведь я это… хозяин.
– Хозяин чего? – грозно осведомилась Женька.
– Жена моя, Дарья Кузьминична, царство ей небесное…
дом… мне по праву… – окончательно смешался мужик.
– Нет у тебя никаких прав. Тетка с тобой развелась. И
дом после этого в наследство от брата получила. По закону он мой, а если ты
здесь будешь демонстрации устраивать, я тебя в магазин декоративных животных
сдам, придется тебе в клетке сидеть вместе с хорьками.
Угроза, как ни странно, подействовала, хоть и произносила ее
Женька, давясь от смеха. Глаза у дядьки забегали, он беспокойно оглядывался,
потом вдруг погрузился в размышления, должно быть, прикидывая, могут его
посадить в клетку с хорьками, или ничего, все обойдется. Тут влез Коля,
которому было больше всех надо.
– Почему декоративных? – с интересом спросил он.
– Потому что существо бесполезное, значит,
декоративное, – отрезала Женька. И стало тихо.
Тишину через пару минут нарушил Патрикеев.
