В тот день я шел по своему обычному маршруту, то есть просто прямо, и сам не понял, как оказался у реки. Зимой тут было пустынно, хотя весной часто бегали любители здорового образа жизни, гуляли парочки и извращенцы.
На улицах опасно, говорят все.
Но не более опасно, чем в вашей голове.
Я знаю это, потому что если сидел бы целый день дома, то спятил бы и, возможно, тоже повесился.
После смерти Саши самоубийство внезапно стало казаться до жути реальной опцией, потому что это случилось с кем-то, кого я знал.
Или думал, что знал.
Раньше я всегда рисовал примерно такую картину: мы все окончим школу, и он поступит на какой-нибудь технический факультет. Будет усердно учиться, станет асом в своем деле. Так же тихо, как жил, он вклинится в мир трудоголиков, станет профессионалом, и с возрастом к нему придет уважение других людей, которого у него не было в детстве и молодости. Он встретит девушку, какую-нибудь тихоню, поддерживающую его замкнутый образ жизни, потому что она сама страшно застенчивая, и они поженятся. И у них будут дети…
Мне казалось, что я знаю его будущее. Но, как выяснилось, я вообще ничего не знал.
Я облокотился на перила моста, чувствуя, как холод сковал пальцы. Перчатки я никогда не носил. Вокруг постепенно начинало темнеть, и один за другим зажигались огни. Позади проносились вечные машины, но я едва различал шум их колес.
Изнутри жгло странное чувство, и неожиданно я нашел ему название.
Это была вина. Я как наяву видел перед собой его взгляд — птицы с обломанными крыльями, вспоминал силуэт висящего тела и понимал, что должен был его спасти.
Я ведь всегда его спасал.
Неужели его жизнь была настолько невыносимой? И кто в этом виноват на самом деле? Наш тупой класс? Его родители? Какая-нибудь девушка? Все же я — потому что пришел слишком поздно? Все сразу?
Это была бесконечная игра в вопросы, ловушка причин и следствий, в которую попадались все.
Картина перед глазами внезапно приобрела четкость. Я смотрел на окружающий мир и переливы света, а сердце вздрагивало все чаще и чаще. Меня охватило глубокое отчаяние, оттого что никогда не понимаешь, куда именно закралась ошибка. Я не знал, в чем она заключается, но она определенно была.
Это как чувствовать занозу в теле, но не иметь возможности ее вытащить.
5
Наша школа — самая обычная. Большое здание в центре города. В левом крыле — младшие классы, в правом — старшие. Она считается хорошей, потому что тут мощный преподавательский состав, а ученики побеждают в олимпиадах.
Но это только фасад. Ковырните его — и вам откроется другой мир.
В первую очередь, все не такое, как кажется. Главный подвох не в том, что здесь, как и везде, действуют двойные правила и запреты.
Все дело в проклятом возрасте.
Когда тебе шестнадцать, необходимо решать, кем стать. Весь подростковый период, в сущности, — одно сплошное самоутверждение. За счет атрибутов вроде смартфонов или бесконечных субкультур и противостояния. За счет других, в конце концов. Каждый пытается стать кем-то, но не знает, как сделать это безболезненно и легко. Никто и не говорит, что взрослеть приятно.
Самый доступный и примитивный способ самоидентификации в нашем возрасте — это противопоставление. Панки против рэперов. Гламурные фифочки против неформалок в черном. Качки против рахитиков. Двоечники против отличников. Русские против нерусских. Богатые унижают бедных. Кастовость и расизм. Показуха как единственное средство самовыражения. Изгнание из компании как самое страшное наказание. Бесконечные «свои» и «чужие». Дикие разборки на заднем дворе. Стенка на стенку. Зуб за зуб. Для нас это — обычная проза школьных будней.
Шестнадцать лет — самый ужасный возраст, и все на самом деле в панике. Пришло время стать кем-то, но никто не знает, кем именно. И от отчаяния мы кидаемся в крайности.
Чтобы остаться в точке покоя, я отстранился от всех, потому что не видел смысла в этих петушиных боях.
До сих пор считаю, что наушники и плеер — лучшее изобретение человечества.
Так я и жил в своем мире, а они — в своем.
Но бывают ситуации, когда люди вдруг становятся единодушны в своих взглядах. Смерть Саши, например, стала невероятно важной темой разговора, и все внезапно почувствовали необъяснимое участие.
Они решили как-то почтить его память. Всем классом организовали прощальный вечер. Алена раздавала пригласительные и что-то деловито говорила про свечи. Ян и прочие прихвостни Кирилла обещали закупить еду. Все выглядело как нормальная человеческая вовлеченность в трагедию.
Оставалось надеяться, что это не скатится в обычную попойку.
Когда Алена всучила приглашение и мне, я шел по коридору в сторону холла. Был большой перерыв, и я думал свалить на крышу. Но она меня фактически подрезала.
— Ты же придешь? — требовательно поинтересовалась Алена сквозь пузырь пахучей жвачки.
Алена всегда занималась организацией различных мероприятий, которые выпадали на жизнь класса. Неудивительно, что и здесь впряглась.
— Нет, спасибо, — рассеянно отозвался я.
— В смысле? — протянула она. — Ты должен прийти, все там будут.
— И что?
— Это надо сделать. Он умер, понимаешь? Мы должны… почтить его, и все дела…
Я невольно выдохнул, чувствуя, что злостный ком обличительных слов, который я уже давно таскал у себя в груди, вот-вот вырвется наружу.
— Да вы же даже с ним не общались! Что вы вообще можете о нем помнить?
— Забей, — махнула рукой она, — ты же всегда не в теме…
И она ринулась с листовкой к кому-то еще, кто шел за мной. Промоутер от бога, что сказать.
Я с раздражением глянул на бумажку с адресом, а потом засунул ее в карман.
Ну и последняя характерная черта шестнадцати лет — большая любовь к церемониям, будь то пати на хате или вечер в честь умершего одноклассника. Я часто думал, что мы, подростки, стараемся имитировать образ жизни взрослых, даже не вполне понимая необходимость этого. Но чей образ жизни ведут взрослые — остается загадкой. Наверное, повторяют то, что запомнили в свои шестнадцать лет.
6
— Ты хочешь сказать, что не пойдешь на вечер памяти Саши? — спросила меня мама.
Она никогда ни на чем не настаивала, но я всегда чувствовал ее скрытое неодобрение. Мы ужинали, хотя было уже поздно. В тот день я опять вернулся домой на ночь глядя, что в очередной раз вызвало волну упреков.
— Послушай, ты можешь избегать мира, но рано или поздно тебе придется стать его частью.
Абстрактные заявления вроде этого были для нее редкостью.
