— Тебе так легче понимать мир, — заметила она, когда я и это озвучил. — Это необходимо, чтобы упорядочить хаос.
Верно. Вокруг меня два последних года только он и царил.
Иногда мы рассуждали о фильмах, книгах и музыке. С Эленой можно было говорить обо всем.
Но самое главное — я выпустил из себя Сашу. Я его выговорил. По словам, по слогам, по неуклюжим паузам. Он вытек из меня, как черная смола, и его тень перестала быть моей. Я не смог этого сделать с Алиной и Дэном. Саша не выходил. Но под взглядом Элены начал отслаиваться, как старая кожа. И я вдруг ощутил с необычайной остротой: я — не он.
О себе она практически ничего не рассказывала, разве что формальные вещи или же истории из опыта работы на съемочных площадках и выставках…
Ничего личного. А я не решался спрашивать.
9
Итак, у меня появились новый друг, новое увлечение и новые привычки. А еще картина Симберга, которую я привык мысленно приветствовать как живого человека, переступая порог этого дома.
— Так о чем это мы? — слегка нахмурилась Элена. — А, да, ты говорил, что пребывание в себе разрушительно.
— Ну, я шел к этому выводу почти год, пока мои одноклассники познавали мир внешний.
— Ты можешь объяснить, почему тебя постоянно тянет прочь от людей?
— У меня есть множество объяснений. Все они по-своему верны. Но я бы хотел найти такое, от которого я вдруг все пойму и сделаю что-то правильно.
— Боюсь, что единственным объяснением будет, что это ты. Такой, какой есть. Знаешь, подростки часто усложняют внутренний мир, как только его открывают. Это правильно. Ты познаешь себя. А знаешь, что происходит потом? — Ее глаза отразили очередную манящую загадку. — Что-то в них перегорает, и они становятся совершенно нормальными людьми. Забывают весь мир своих болезненных противоречий, устраиваются на работу, женятся, выходят замуж, рожают детей, копят на отпуск на море, делают карьеру и бывают счастливы, даже очень часто. Понимаешь, о чем я?
Она не раз спрашивала у меня это: понимаю ли я…
— Возрастное?
— Не совсем. — Она откинулась на стуле и элегантно затянулась. — У некоторых это не проходит. Значит, либо они не вырастают, либо у них серьезные внутренние проблемы.
— И к какой категории отношусь я? — поинтересовался я, подперев голову рукой, чтобы было удобнее на нее смотреть.
— А это мы узнаем через пару лет, — с интересом пробормотала она.
Я молча разглядывал, как свет слабо золотит ее левую щеку. Элена смотрела куда-то в окно, забыв о сигарете, застывшей меж пальцев. Я понял, что хотел бы ее нарисовать.
Внезапно она закинула окурок в пепельницу, взяла карандаш и резко повернулась ко мне.
— Смотри, — сказала она, выставив вперед другую руку, — видишь кончик моего мизинца? Пусть это будет мера глубины твоего внутреннего мира. А теперь видишь карандаш? Это твой внутренний мир. Он очень глубокий. Метафора так себе, но ты же понимаешь, о чем я?
Я кивнул. Элена позволила себе быструю улыбку.
— Так вот, Сергей. Твой мир в глубину на самом деле простирается еще дальше. Возможно, он даже бесконечен. И с каждым разом становится все глубже и глубже. Ты уходишь дальше от людей. Но, — она снова поставила между нами карандаш, — в ширину он не больше этого карандаша. О чем это говорит?
Я свел брови, размышляя над ее замысловатой параллелью.
— Что я просто какой-то крот-психопат, который роет и роет и не может остановиться?
Она рассмеялась с легкой хрипотцой, откинув голову.
— Нет, Сергей. Это значит, что ты не делаешь свой мир богаче. Ты очень умен. Я в первый раз встречаю такого смышленого паренька. Но ты еще не умеешь смотреть вширь. Это касается и твоих взаимоотношений с людьми. Ты отбраковываешь практически всех, не желая даже присмотреться. Не все из этих людей интересны, но, узнавая другого, узнаешь и себя.
С этими словами она снова откинулась назад. Карандаш вернулся на стол и укатился к чашке. Я, пораженный, молчал. Истины, которые мне открывала Элена, были просты и доступны. Я и сам мог дойти до них. Но некоторые вещи сложно понять изнутри.
Она смотрела на меня из-под полуприкрытых век, а на губах опять плясала непонятная усмешка. По-моему, она прекрасно понимала, как сильно на меня влияют ее слова и переворачивают все с ног на голову.
— Однажды я был очень близок к поверхности, — чуть помолчав, добавил я.
— Алина, — кивнула она. — Но ее отъезд тебя полностью демотивировал.
— Точно.
— Это нормально, что ты ушел в себя еще глубже, чем раньше. Разбитое сердце — это вам не шутки. Но надо пытаться взаимодействовать с миром снова, Сергей. Через «не хочу». Научись всегда держать одну часть себя на поверхности.
— Ну, сейчас у меня есть связь с миром.
— Какая же?
— Ты.
— Я не совсем тот контакт, который тебе нужен. Но раз мы встретились, значит, мы чем-то похожи, — обронила она.
— Этот момент наиболее странен для меня, как и появление Алины. — Я поболтал кружку с остатками чая на дне, пытаясь заодно сформулировать давно зреющую мысль. — Вы обе на меня непохожи. И Дэн. Ян этот. Саша. Все эти люди так или иначе вошли в мою жизнь.
— Ну так не прогоняй нас, — весело сказала Элена.
Последняя фраза прозвучала с нежным снисхождением, и мне стало досадно. Она просто не принимает меня всерьез, но смысл в ее словах был. Это же Элена, знающая все тайны бытия.
— Не понимаю, почему я постоянно ною у тебя в гостях, — поморщился я.
— Мы все хотим кому-то доверять. Я очень долго все держала в себе, потому что в моей жизни не было верного слушателя. Поэтому я понимаю тебя очень хорошо.
Я с интересом уставился на нее, ожидая пояснения или, может, даже откровения, но больше она ничего не добавила.
Кто же был твой поверенный в тайнах? Кому исповедовалась ты?
Мы еще некоторое время сидели в молчании. За окном пролетали кленовые листья.
— Я знаю, что тебе поможет узнать себя, — вдруг нарушила она тишину.
Ее взгляд был сосредоточенным и немного мрачным.
— Построй здание. Или даже целый мир. На бумаге, разумеется. Дай себе время, не торопись. Поработай над техникой, выпиши каждую деталь. Пусть это будет здание, которое ты всегда мечтал построить. Пусть это будет мир, который ты всегда хотел увидеть. Дай волю воображению. Создай что-то. Это должно идти из твоей души, поэтому воплощай все желания. В желаниях мы открываем свои истинные лица.
— А потом? — спросил я, неотрывно глядя ей в лицо.
Элена улыбнулась, и неожиданно в ней проступило что-то хищническое.
