Глаза Элены словно пропустили сквозь себя солнечный свет. Что-то подсказывало мне, что она была мною очень довольна, как учитель — учеником. Мы еще о чем-то болтали, а потом распрощались. Но договорились встречаться раз в неделю по субботам.
— Давай это будет нашей традицией — вместе завтракать, а затем я помогу тебе освоить простые навыки рисования.
— Отлично. Мне нравится.
— Мне тоже. До следующей субботы, Сергей…
8
Из всех людей на земле я подружился со взрослой женщиной из высшего света, которая к тому же была известна во всем мире. Это ставило меня в жуткий тупик, и я постоянно спрашивал себя, как так вышло.
Дни утекали в октябрь, учителя продолжали увеличивать нагрузку и говорили нам на каждом уроке, что мы вступаем в чрезвычайно ответственный период жизни.
Шуточки кончились, дворовые поиски идентичности — тоже.
Пора было действительно решать, кем стать, а это чаще всего определялось профессией. Я слушал разговоры одноклассников украдкой, пытаясь понять, как они делают свой выбор.
Ян метался между журналистикой и рекламой, и его выбор был понятен. Он любил информационные потоки и умел их транслировать между людьми. Кирилл сразу сказал, что пойдет на медицинский: понятное дело, он ведь должен был унаследовать родительскую фармацевтическую компанию. Кэнон и Никон собирались поступать в какой-то институт в Италии. Они грезили о глянцевых журналах и мировых именах, которые были бы на этот раз их собственные, а не прозвища в честь марок фотокамер.
Майк собирался и дальше стучать, решив пока никуда не поступать. Его будущее было тесно связано с барабанной установкой, и хотелось надеяться, что из этого что-то выйдет. Алена оказалась в числе многих, кто собирался на экономический, но все знали, что, вообще-то, она хочет замуж за олигарха. Ближайшей жертвой был Кирилл, и она вела активную работу в этом направлении.
Все вдруг подошли к процессу поступления с нетипичной для них ответственностью.
Под давлением мамы я прошерстил в Интернете пару университетов, чтобы прикинуть, где я мог бы заняться графическим дизайном. Вариантов, к моему удивлению, было много, и в этом свете уроки с Эленой показались тоже своего рода первыми шагами.
Я мечтал не совсем об этом. Но такой вариант лучше, чем ничего. Все, что я пока умел сам, так это обрабатывать фотографии в Photoshop, но кардинально их не менял, разве что корректировал свет и цвет и баловался с фильтрами. Чистой воды дилетантство.
С Эленой мы стали встречаться каждую неделю. Суббота стала моим любимым днем. Я взлетал на четвертый этаж как птица, предвкушая момент, когда откроется дверь, и она возникнет на пороге в очертании света из окна за спиной. Элена бросала мне свои лучистые взгляды, дававшие понять, что я — желанный гость в ее доме.
Мы традиционно начинали с завтрака, и со временем я даже научился концентрироваться на еде, а не на ней. Но не мог перестать отмечать мелочи в ее повседневной жизни: предпочтения и привычки, способ управляться с бытом, манеру быть собой.
Она носила на первый взгляд простые, но явно дорогие вещи. Ела мало, но очень красиво. Всегда тонко резала хлеб, потом наносила на него слой масла и клала сверху полупрозрачный кусок соленой рыбы или ветчины. Я до сих пор не мог понять, для кого остальные продукты, которые появлялись в день моего прихода. Она съедала их одна?
Кофе предпочитала черный, изредка добавляя каплю молока.
Красилась нечасто и практически незаметно.
В колонках всегда играла музыка, ровно настолько громко, чтобы быть ненавязчивой и при этом создавать атмосферу. Обычно классика, иногда какие-то неизвестные мне исполнители.
В этих деталях я по частям собрал ее образ. Главным даром Элены было приводить все в равновесие. Она знала точную меру всему. Это выражалось в капле молока, в громкости музыки и в том, насколько широко она раздвигала шторы. Это была гармония цветов в одежде и макияже. И легкость движений ее пальцев, когда она прикуривала. Элена и ее мир были совершенны. Когда я приходил к ней, все мои полярные координаты вдруг сдвигались именно в то положение, в котором я находил равновесие. Я даже нашел этому чувству название — положительная реструктуризация внутреннего мира.
После завтрака мы принимались за уроки рисования. Элена не любила ударяться в технику, она учила меня прежде всего видеть.
— Любое искусство — о видении, — говорила она, — даже если копируешь что-то, не привнося ничего своего, ты все равно фокусируешь предмет удобным для тебя образом. Ты учишься чувствовать глазом пространство и объем. И однажды начинаешь замечать, как твой объект меняет реальность своей формой. Он словно выбивает в ней лунку со своим контуром и впадает туда точно… как пазл.
Ее слова мгновенно впитывались в кровь, и я учился очень быстро. Рука училась ухватывать предметы и переносить их на бумагу. Я стал разбивать их на несколько простых геометрических фигур, чтобы высечь более точную форму.
— Начинающие очень часто утопают в деталях, — объясняла она, пока я пытался придать карандашному кофейнику схожесть с оригиналом. — Они принимаются за мелочи, вроде изогнутого носика, ребристых краев… Запомни: это вторично. Детали не существуют без общего контекста. Все в этом мире, начиная кофейником и заканчивая человеком, существует в общем контуре. Он пластичен, меняется, но несет в себе все.
От простых предметов мы двигались к более сложным, а затем перешли на пространство в целом.
— Я думаю, моя роль — показать тебе, как подступиться к реальности с твоими инструментами для творчества, а остальное… то, на что ты жалуешься, вроде волосатой штриховки, проблем с пропорциями… — дело техники. Это придет, если будешь набивать руку.
Мы рисовали с ней по два-три часа, а затем я с сожалением уходил. Будучи честным с собой, я признавал, что жил бы в этом доме. Но надоедать ей тоже не хотелось. Я боялся быть навязчивым, хотя никогда не позволял себе фамильярности или же злоупотребления ее гостеприимством.
— Рисовать на планшете намного легче. Компьютер делает многое за тебя. Но я считаю, что, прежде чем начнешь работать с компьютерной графикой, тебе нужно понять, как это творится более традиционными средствами. Возможно, ты даже найдешь себя здесь.
Конечно, наши разговоры были не только о рисовании. Между делом мы болтали обо всем. Но, думая позже о наших беседах, я понимал, что это были, скорее, монологи, хотя и с вопросами. То ли меня прорвало от долгого одиночества и я просто изголодался по человеческому общению. То ли дело было в ней и ее манере слушать и понимать.
Я рассказал ей про свою идиотскую школу, отношения с одноклассниками, про маму, ее борьбу с моим скверным характером, даже про Алину и как мы бездарно расстались в одно мгновение. Было много откровений о моем мрачном видении мира и взаимоотношениях с людьми. Только ей я смог внятно изложить свои теории про точку покоя и точку невозврата, башню и стены, театр теней. Слушая себя со стороны, я с недоумением понимал, что постоянно существую в окружении каких-то образов и аллегорий.
