— Сергей, уже пора. Ты должен сконцентрироваться на том, что пригодится тебе в университете. Определись уже.
— Я думаю, у меня еще есть время.
— Это ты так думаешь. Мы живем в дурацкий век. Обо всем нужно размышлять заранее. Как говорит папа: «Думай на два шага вперед».
— Это не твой папа сказал.
— Прекрати цепляться.
— Хорошо, ты хочешь изучать историю искусств.
— Ага.
— И что, кем станешь? Экскурсоводом? Будешь всю жизнь водить туристов вокруг ночного горшка эпохи палеолита?
— Тогда не было ночных горшков, умник. И вообще не понимаю твоего ехидства, — слегка надулась она. — Поступишь куда-нибудь от фонаря и будешь жалеть.
— Ты думаешь, университет так много решает в жизни? — Я приподнял брови. — Половина людей на этой планете работает не по специальности.
— У тебя хорошие оценки по сочинениям. Мог бы стать журналистом.
— И выдавать тексты на конвейер, которые все забудут после прочтения. Зато заполним страницы чем-то кроме картинок.
Она посмотрела на меня с легким раздражением и спросила:
— Почему ты вечно обесцениваешь все на свете? Просто сводишь к нулю любые вещи.
— И это единственная арифметическая операция, которую я могу провести безошибочно, — рассмеялся я чуть севшим голосом.
Мы помолчали, чувствуя, что между нами выросла какая-то преграда. Ее разговоры о будущем не прекращались в течение всего мая. Но пока я не мог сказать, кем стану. Сначала мне надо было увидеть это в своей голове, но там сейчас царила пустота.
— И еще прекрати курить, — продолжила она. — Это вредно.
— Али-и-ина, — простонал я. Про курение она завела речь уже не в первый раз.
— У тебя вся одежда фонит! Да ты сам как сигарета… Вон, дымишься уже…
— Ну подуши меня опять бергамотом, — огрызнулся я, потому что не хотел бросать курить, а эти разговоры иногда нервировали.
У нее пискнул телефон.
— Отец приехал, — пробормотала она. — Алло, да! Подъезжай к углу… Это чуть дальше новостроек. Там еще стоит автозаправка. Давай…
Мы встали и отправились вниз. Я планировал пойти по пустырю домой: так ее отец меня не заметил бы. У меня не было ни малейшего желания видеть его.
Молча мы вышли из пролома в стене — и к обоюдному ужасу увидели ее родителя прямо напротив нашего убежища. За ним застыл серебристый BMW. Кажется, он заехал чуть дальше, чем нужно.
— Вас видно еще с перекрестка, — заметил он, быстро оглядывая меня тем самым странным взглядом. — Как вы туда забрались?
— Там лестница есть, — вставил я.
— Ладно, иди в машину, — сказал он Алине.
Она быстро глянула на меня исподлобья. Я глуповато помахал ей, и Алина юркнула в салон.
— Сергей, на пару слов, — вдруг донесся до меня его неожиданно приятный голос.
Я кивнул, непроизвольно напрягшись. У него были живые и умные серые глаза, которые точно измерили мой рост, вес и жизненные приоритеты. Но в этот раз папочка не был таким усталым и раздраженным, как в день нашей первой встречи. Я бы сказал, в его тоне звучало даже некоторое дружелюбие:
— Насчет моей дочери… Я прошу тебя не водить ее в такие места, особенно сейчас.
Я не собирался ругаться с ним, поэтому просто кивнул. Хотя в его словах мелькнула какая-то тень. Что именно он имел в виду, говоря «сейчас»?
— Вот и отлично. Ну, давай.
Он вскочил в машину и вырулил на проезжую часть. Я постоял еще пару мгновений под вдруг закрепчавшим ветром, а затем побрел домой.
Два следующих дня мы с Алиной не виделись. Сказалась наша небольшая размолвка по поводу моего неопределенного будущего и курения, а в школе начался очередной ряд контрольных. Когда я разобрался со всеми заданиями, то раздражение уже улетучилось и мне хотелось ее увидеть. Она сама позвонила.
— Салют, — хрипло раздалось в трубке.
— Как ты? — без переходов спросил я. — Ты простудилась?
— Нет. Просто…
Мне не понравился ее голос.
— Надо поговорить, — сказала она. — Давай на крыше через полчаса.
— Твой папа дал понять, чтобы я тебя туда больше не водил.
— Хрен с папой…
Звучало нетипично для нее.
«Поругались», — понял я.
Наползшие на город облака были такими низкими, что я думал, их можно коснуться… Я лежал на спине, глядя вверх, и ждал ее. Алина пришла, опоздав на двадцать минут. Ее вид мне понравился еще меньше.
На ней буквально не было лица. Бледные губы почти сливались с кожей, а глаза распухли и покраснели. Без лишних слов она бросилась мне на шею, и мы простояли так минут пять. Она словно пыталась вобрать меня в себя, настолько отчаянным было это объятие.
— Рассказывай, — потребовал я.
Алина некоторое время смотрела в сторону шоссе вдалеке и вдруг сказала без всяких подготовительных фраз:
— Мы переезжаем в начале июня в Гонконг.
Сказать, что меня огрели по голове чем-то тяжелым, означало бы смягчить эффект от ее слов. Алина вдруг взяла себя в руки и продолжила, даже чуточку деловито:
— Сестра скоро родит ребенка, и мама хочет быть с ней рядом… А отцу как раз предложили читать лекции в местном университете.
— Ей своих детей мало, что ли?.. — единственное, что нашелся сказать я.
Комментарий был глупым. Алина лишь вздохнула.
— Это нормально для них. Они любят кататься.
— А ты? — спросил я, глядя ей в глаза.
Она всплеснула руками и воскликнула с ядовитой ухмылкой:
— А что я? Когда меня вообще спрашивали, чего я хочу?!
И она разревелась. Если раньше все ее слезы были немного комичными и она сама это понимала, то в этот раз все звучало тяжело и навзрыд. Я уставился куда-то сквозь нее. До меня слабо доходил смысл ее слов, но где-то в подсознании пошла трещина. Медленно она ползла уже по всему моему существу, разделяя его напополам.
— Но ведь не должно быть так быстро… — пробормотал я. — Иммиграция и вся эта бюрократия…
— Да нет никакой иммиграции, у него разрешение на работу, а мы как семья едем с ним и получаем вид на жительство на месте, — сказала она сквозь слезы. — Через год-другой опять куда-нибудь уедем. Господи, как же мне все это надоело!
Я ничего не ответил. Только присел на край крыши и уставился в сторону гор, но и их не видел. Алина плакала за моей спиной, затем тихо ушла.
В этот майский вечер мне показалось, что я стал еще более одиноким, чем был до встречи с ней.
23
В последнюю неделю мы виделись всего раз. Я зашел к ней в магазин — было закрыто, но на самом деле они принимали товар. Меня впустили как своего. И я просто сидел на сиреневом пуфе между стендом с парфюмированной водой и массажными маслами, глядя, как она вместе со своими напарницами вытаскивает товар из коробок и клеит на него ценники. Ее лицо было грустным, улыбалась она изредка, да и то машинально. На меня не смотрела, зато я глядел на нее неотрывно, потому что иначе не получалось.
