18
Она позвонила мне утром, перед школой.
— Ты забыл в подушках свой плеер.
— Я это понял еще вчера.
— Я слушала до утра все твои песни, — ответила она словно сквозь толщу сна.
Я рассмеялся.
— Ты не осатанела?
— Немного. Но хотелось понять, что тебя окружает, когда ты в этих наушниках. У тебя нет ни одной веселой.
Я прижимал трубку к уху плечом, на ходу застегивая толстовку. С кухни доносился голос мамы, говорящий, что я опоздаю.
— Веселая музыка слишком незамысловатая…
— Но… — продолжила она, не слушая меня, — я не нашла и ни одной по-настоящему грустной песни.
— Ну, если это не депрессивная музыка, тогда я не знаю, что тебе надо…
— Вот именно, — все так же, в полусне, заметила она. — Это депрессивная музыка. Но не печальная. Нет ничего грустнее, чем песня Мадонны «The power of good-bye
[2]». Понятно тебе?
С этими словами Алина отключилась. Наверное, решила досыпать. Ей в понедельник надо было только к десяти. Я поразмышлял над ее словами и отправился в школу.
Я уже давно не слышал звуков улицы и то, как сквозь рев машин поют птицы.
19
Однажды я попробовал поговорить с Алиной о Саше. Не знаю, почему мне это взбрело в голову. Хуже темы для разговора с девушкой не найти, но непроизвольно я начал вспоминать об этом в один из наших вечеров.
Мы встречались в кафе, шатались по торговому центру или по моим страшным местам. Но этот разговор произошел у нее дома. Судьба опять крутанула барабан удачи, отправив ее многочисленных домочадцев к кому-то в гости.
Невольно мы словно превратились в скульптуры самих себя, застывшие в тот момент, когда в прошлый раз пришел ее отец. Она полулежала на мне, я устроился между подушками, а за окном растекался тусклый вечер. В комнате горел один странный торшер, который я за форму абажура прозвал «Пикачу».
Сначала говорила она. В какой-то момент я отключился. Это произошло в промежутке между моим молчанием, растекавшимся в кусочке окна небом и ее словами. Открылась другая реальность, о которой я почти забыл.
Как наяву в игре темных пятен над головой привиделись пальцы Саши.
«Эй, смотри, он изображает театр теней…» — прозвучало где-то рядом.
Призрачно всплыл тот день на озере. А сейчас над моей головой Саша складывал никогда не сказанные слова.
«Ты не уйдешь, — думал я, — ты все еще здесь, потому что во мне остался твой образ».
— Эй! — Кто-то здорово щелкнул меня по носу, и я вернулся.
На меня гневно взирала Алина. По ее виду я мог сказать, что ей хотелось стукнуть меня на самом деле.
— Прости, — почему-то севшим голосом сказал я.
Она нахмурилась, сведя аккуратные полосы своих бровей.
— Ты не слушаешь. Будто выключился. Если раздражает, скажи честно. Не буду больше ничего рассказывать.
— Я… просто вспомнил, — нехотя выдавил я, раздосадованный и своим поведением, и ее реакцией.
— И что же?
— Как мой друг повесился.
Алина будто язык проглотила. Ее лицо напомнило мне неудачный стоп-кадр.
— Ты… серьезно?
— Да. Его звали Саша. Это произошло в декабре. И я увидел его тогда и сейчас… просто вспомнил.
— Зачем о таком вспоминать? — поежилась она, и меня невольно покоробило ее восприятие этого короткого признания.
Мы молча взирали друг на друга, как олень с волком, и я сказал, уже решительнее:
— Для меня… это важно. Я не хочу помнить, но приходится. Потому что не понимаю, зачем. И мне кажется, что я все еще должен что-то сделать по отношению к нему.
Алина притихла, размышляя над моими словами. Я мог сейчас все оборвать, и мы снова начали бы говорить о другом, веселом. Обсуждать, кто лучше: собаки или кошки. Смотреть мемы в телефоне. Или гадать про жизнь на экзопланетах. Все это очень интересно. Но я что-то испортил или же… что-то о себе выдал. То, о чем ей знать не следовало.
— Но не ты же его вешал.
Прозвучало чуть комично.
— Нет. Но я должен был это остановить.
— Не бери ответственность. Это не твое решение, а его, — здраво заметила Алина.
— Я знаю.
Мой голос звучал точно эхо. Тени сгустились, а небо погасло. Только «Пикачу» нас и спасал в этот темный момент.
— Ты был на похоронах?
— Нет.
— А раньше… до его смерти… замечал что-то?
— Нет.
— Тогда забудь, — резко повторила она. — Все закончилось. И у тебя все хорошо, слышишь? Я с тобой.
Я обнял ее, действуя как робот. Она сказала то, что следовало сказать в этой ситуации. Но ощущалось это, будто я засунул руку в мазут и не могу смыть. Он все еще на моих пальцах.
«Эй, это театр теней…» — угасающе шептал кто-то.
Я просто сцепил зубы и вдарил по выключателю рядом. Со светом все закончилось.
20
Часто говорят, что если вы — хорошая пара, то вы друг на друга чем-то похожи. Я замечал, как такие люди словно перекликаются внешне, стоит им только увидеть друг друга. Сами по себе они могут быть кем угодно, но вместе в них проявляется синхронность, выдающая их принадлежность друг другу.
Чего нельзя было сказать о нас с Алиной.
Каждый раз, когда я случайно ловил наши отражения где-нибудь в витринах или зеркалах, я словно спотыкался. Она была светлой и непосредственной, а я шел рядом как злобное привидение. Мы не смотрелись. Это был факт.
— Мы странно выглядим вместе, — заметил я.
— Почему?
— Ну, не знаю… Ты слишком миленькая.
— Слушай, в твоих устах это звучит как оскорбление.
— Вовсе нет.
— Я знаю, в чем дело! — И она ткнула пальцем мне в грудь. — Просто ты одеваешься как гопник. Извини. Раз уж ты назвал меня миленькой…
— Что-о-о? — И я рассмеялся.
Алина критически оглядела мою черную футболку с логотипом Linkin Park и удручающе покачала головой.
— Ну вот что это за майка?!
— На ней моя любимая группа, — запротестовал я. — Ты что, переодеть меня хочешь?!
— Мысль! Потому что майка ужасная. Снимай! У нас есть пуловер, который не подошел отцу. Давай просто прикинем, как тебе.
— Я не буду натягивать вещи твоего отца! — возмутился я. — И майку не сниму!
