– Но, Руби, ты это ты.
– А ты это ты.
Она вздохнула, я тоже вздохнула – мы обе не могли понять, что пытается сказать другая. Пока меня не было, в ней что-то слетело с катушек, что-то вырвалось на свободу, а теперь загнало меня в угол у торшера в гостиной и несло какой-то нелепый бред.
Но вот Руби взяла себя в руки, отошла от меня и сказала:
– Я просто хочу как лучше для тебя. Я знаю то, чего ты не можешь знать.
– Что именно?
Она покачала головой. А потом медленно подняла руку и показала на лестницу.
Я начала подниматься по ступенькам, но сестра по-прежнему стояла внизу.
– Ты не идешь?
– Пока нет.
Я поднялась на лестничный пролет и взглянула вниз, балансируя на краю, где позже, в готовом доме, должны были появиться перила, чтобы никто не упал со ступеней и не сломал себе ногу. Но Руби оставалась в неосвещенной части гостиной, выбрав место, где я не смогу ее увидеть. К тому же обзор мне загораживали гигантских размеров папоротник, высокий стул и диван на двоих.
– Иди спать, Хло. Поговорим завтра.
– Почему ты обращаешься со мной, как с ребенком?
– Потому что ты ведешь себя как ребенок. Накурилась травки – от тебя воняет, кстати. Не сказала мне, где ты. Опоздала домой. И я уже молчу про то, что ты стащила мои ботинки, эти с каблуками – почти моя любимая пара, Хло! Вторая или третья по счету из любимых!
Я попыталась возразить, но Руби подняла руку. Типа «заткнись!», чего она никогда раньше не делала. Но раньше мы никогда не ссорились. До этого – ни разу.
– Но я не поэтому хотела, чтобы ты вернулась домой, – продолжила сестра. – Ты не превратишься в нее, Хло. Я не буду просто стоять и смотреть.
– Да ведь ты же сама сказала мне ехать!
– Да, действительно, – ответила она, но больше себе, чем мне. – Похоже, что теперь все мои поступки имеют последствия. Я делаю одно, а что-то другое разваливается на части. Я все исправляю и… – Сестра тяжело вздохнула. – Не бери в голову. Иди в кровать, Хло. Завтра мы съедим десерт на завтрак и завтрак на ужин. И завтра поговорим. Хорошо?
Я кивнула.
И оставила ее там, наполовину скрытую двухместным диванчиком, стулом и громоздким папоротником, но потом наблюдала из окна коридора на втором этаже, как Руби вышла на улицу, на недостроенную веранду, которую мастерил для нее Джона. Я смотрела, как она шла по ней, как по подиуму, и ветер раздувал ее прозрачное платье, развевал ее темные волосы, и в тот момент мне казалось, что если нам и нужно о ком-то беспокоиться, то как раз о ней. Сестра подошла к самому краю, несколько минут всматривалась в бесконечную темноту, как будто готовясь сделать что-то фантастическое, и тогда мне предстояло стать единственным свидетелем этого чуда, но потом она развернулась и пошла обратно в дом.
14
Сейчас самое время
– Сейчас самое время поговорить, – объявила Руби.
Мы снова забрались на «вдовью площадку». Сверху было синее небо с воздушными облаками, снизу раздавался стук молотка Джоны, который заканчивал работу над крыльцом. Руби, видимо, больше не злилась на меня и, улыбнувшись широкой улыбкой, похлопала по стоявшему рядом с ней шезлонгу.
– О чем поговорить?
Я села на шезлонг и заметила связку воздушных шариков, болтавшихся у дальних перил. Они были большими, круглыми, разных цветов и очень походили на те, что мы видели на дне рождения в парке, разве только шарики Руби были скреплены красными лентами и привязаны к деревянному столбику. Должно быть, кроме лент у нее не нашлось ничего подходящего.
Моя сестра улыбалась, и серый цвет исчез из ее глаз, но голос звучал серьезно.
– О том, о чем мы не поговорили прошлой ночью. Есть то, что тебе делать можно, и то, что нельзя, и об этом мы должны поговорить.
Руби, загибая пальцы, стала повторять то, о чем уже говорила мне: я не должна отвечать на телефон. Не должна уезжать за пределы городка, не должна есть перед ней изюм (это было что-то новенькое, но я помнила, что от вида изюма ее тошнит, и вообще, кто сказал, что изюм не превратится обратно в виноград, когда его проглотишь?), не должна ходить к водохранилищу. Она не хотела, чтобы я курила, хотя сама, бывало, это делала, наркотики и выпивка также были под запретом. И еще Руби явно была не самого высокого мнения об Оуэне, потому что сказала: если мне хочется встречаться с парнем, то я должна постараться и найти кого-нибудь другого.
Тут я остановила ее.
– Почему? Что с ним не так? Он брат Пита. А ты встречалась с Питом.
Руби передернуло.
– Не напоминай мне.
– Тогда что?
– Оуэн слишком симпатичный. Есть что-то отталкивающее в симпатичных парнях, которые знают, что они симпатичные, и полагают, что все остальные тоже в курсе.
Забавно слышать это от нее.
Но сестра только начала.
– Он никак не может утвердиться с цветом своих волос. А потом они отрастают, потому что ему лень красить их. Это кое-что говорит о его душе, Хло.
Я не мешала ей говорить.
– Он начинает курить травку, как только открывает с утра глаза. Он постоянно под кайфом… только подумай обо всех этих мертвых мозговых клетках, Хло! Они не вырастут снова, это еще хуже, чем волосы. И он никогда не смотрит мне в глаза. И еще всегда был непоседливым, с самого детства.
Я покачала головой: это было совсем уже несерьезно.
– Я хочу, чтобы ты сегодня же выбросила его из головы. Никто с такой ужасной прической… Короче, он тебе больше не нравится.
– Не нравится?
– Да, не нравится. Иного я не позволю.
Она вела себя так, как будто в ее силах было запретить мне чувствовать. Словно она могла засунуть руку мне в глотку, пошевелить пальцами и достать из меня все, чего не должно, по ее мнению, там быть – точно так же, как когда мы набирались смелости очистить холодильник от старых заплесневелых контейнеров с едой навынос. Она делала это так быстро, что даже не затыкала нос.
– Так, а теперь расскажи мне о Лондон, – сказала Руби. – Как она себя вела прошлым вечером?
То, как она задала этот вопрос… там было больше недосказанного, чем сказанного, и я посмотрела вниз, на задний двор, где работал Джона, чтобы убедиться, что он не услышит нас. Но только там оказалось пусто.
Я с осторожностью выбирала слова:
– Она рассказала мне про реабилитацию.
– В смысле, она сейчас на реабилитации? – То, что я ее сестра, не мешало Руби играть со мной в игры. Мы могли играть с жителями нашего города, с проезжающими мимо туристами, но друг с другом? Так нельзя.
– Я знаю, где она была на самом деле, – сказала я и добавила: – Даже если она сама не знает.
