Во всем этом не было ничего нового, ничего особенного и даже, может, ничего интересного, но под вино все казалось увлекательным, и разноцветные огоньки подмигивали, отражаясь в реке, и шум из парка Горького доносился веселый, и в Нескучном саду, где они сидели на веранде летнего кафе, было шумно и весело тоже.
И ужасный, конечно, контраст все это представляло с поселком Сокол. Маша даже пожалела, что сняла здесь мансарду. Днем казалось ничего, но теперь, вечером, окрестности производили угнетающее впечатление. Листва, трава, тусклые фонари, домишки маленькие и некоторые даже деревянные, улицы пустынные, а Поленова вообще на московскую не похожа, впрочем, и остальные не похожи тоже.
У Морозовой, кажется, были гости: когда Маша поворачивала за угол дома к своей лестнице, то через окно заметила накрытый в большой комнате стол. Шторы на первом этаже не были задернуты, и похоже было, что окно прорезано в шкатулке, внутри которой живут гномы. Маша лет до пяти верила, что гномы бывают. У них, конечно, они не живут, но это потому, что в Норильске холодно, а в других, теплых местах… Теплые места, куда в отпуск или насовсем уезжали счастливые люди, у которых были деньги, казались ей волшебными, и почему не жить там гномам и другим сказочным существам?
Мансарда венчала узкую пристройку, которая выходила в сад, и в нее не доносились звуки ни с улицы, ни из главной части дома. В нормальной многоэтажке Маша считала бы это достоинством, но жить в деревянном доме и в деревенской тишине – это все-таки чересчур.
Она разделась и встала под горячий душ. Неделя прошла, вечер пятницы прошел тоже, и неплохо в общем прошел. Теперь можно забраться в кровать и смотреть хоть до утра «Наследников» – какие же диалоги в этом сериале классные! – а завтра спать до обеда. Если бы ей десять лет назад сказали, что у нее все это будет – Москва, одиночество в чистой комнате и хорошее кино – она точно знала бы, что добилась больше чем многого. И отсутствие при этом в ее жизни чего-то любовного не может считаться проблемой, да и…
Свет в ванной погас, и сразу перестал гудеть насос. Вода из душа еще лилась, но ясно было, что это ненадолго. Маша выключила воду и, завернувшись в полотенце, вышла в комнату. Здесь света не было тоже, только луна сияла в окне. Этого еще не хватало! А сериал как смотреть? Аккумулятора надолго не хватит. Вот черт!
Придется выяснять, что с электричеством. А хозяйка уже спит, может; поди пойми в темноте.
Маша подождала пять минут – вдруг свет включится сам? – но не включился, конечно, само собой ничего хорошего не происходит. Пришлось одеваться при луне и спускаться к Морозовой.
Стоило Маше открыть дверь, ведущую из мансарды внутрь дома, как сразу же выяснилось, что свет выключился только у нее, а внизу горит себе прекрасно – из-под двери большой комнаты виднелась тонкая золотая полоска. Еще одно подтверждение автономности ее жилья, но сейчас от этого не легче.
Она спустилась по лестнице и постучалась в гостиную. Голоса, доносившиеся из-за двери, умолкли, потом дверь открылась, и Морозова появилась на пороге.
– У меня свет выключился, – сообщила Маша и, спохватившись, добавила: – Здрасьте.
«Здрасьте» могло относиться и к Морозовой, и к неожиданному отключению электричества.
– А я тебе разве не показала, где щиток? – спросила Морозова. И тоже добавила: – Здрасьте.
Общий электрощиток оказался на первом этаже в пристройке, там же находился и обогревательный агрегат; заодно Морозова показала, как с ним обходиться.
– И часто свет выключается? – спросила Маша.
– Не часто, но бывает, – ответила Морозова. И добавила: – Ты совершенно зря меня боишься.
И скажи, что не колдунья. Ну что Маша такого делает, чтобы было заметно, что она боится? Голос не дрожит, руки-ноги тоже.
– А кто у вас в гостях? – спросила она.
Вопрос был не из вежливых и даже не из разумных. Что ей за дело до морозовских гостей? Только от растерянности можно такое спросить.
– Невестка. – Та не выказала ни малейшего удивления. – Пойдем, познакомлю.
Знакомство с невесткой тоже не являлось разумным поступком, но Маша зачем-то потащилась в гостиную вслед за Морозовой. Прямо не по себе становилось от того, как на нее воздействовала эта женщина!
О знакомстве, правда, жалеть не пришлось – люди в музеи ходят такое посмотреть. Невестка оказалась до того красивая, что хоть солнечные очки надевай, чтобы не ослепнуть. Волосы серебряные, глаза бирюзовые, и ноги длиннее, чем вся Маша от макушки до пяток. Что она нездешняя, Маша поняла сразу. Как в Норильске без труда узнавались приезжие москвичи, так и в этой красавице узнавалась иностранка. Не по одежде и даже не по манере держаться, а по отсутствию задней мысли во взгляде. И даже то, что говорила она по-русски, не могло этого скрыть, тем более что в ее русском слышался легкий английский акцент, скорее в интонации, чем в произношении.
– Это Марина ширмы для твоей комнаты расписала, – сообщила Морозова.
– О, классные! – сказала Маша. И Морозову же спросила: – А на ширмах вы нарисованы, да?
Изображения на светлой березовой фанере напоминали лайф-фото: когда взгляд на них останавливается, то в первые секунды кажется, что они двигаются. И действительно похожи на портреты Морозовой, хотя невозможно с уверенностью сказать, что это вообще портреты.
– Вы узнали Веру? – Невестка Морозовой улыбнулась. В том, как она смотрела на Машу, чувствовалась непритворная приветливость. – Да, я написала мои догадки о ней. Я рада, что это узнается.
Звякнул айфон, лежащий рядом с ее тарелкой, она взглянула на экран и сказала:
– Такси уже возле дома. Спасибо, Вера, ужин был замечательный.
– На здоровье, – ответила Морозова.
Пока они разговаривали друг с другом, Маша оглядела стол. Обе тарелки были уже пусты, но в маленьких фарфоровых мисочках и блюдцах еще оставалась еда. Ее было не много, но она была разноцветная, поэтому стол, покрытый кремовой скатертью и уставленный такой едой, выглядел как расписные ширмы в мансарде: ярко, необычно и сразу понятно, что талантливо.
– Я Марину провожу. – Морозова обернулась к Маше. – А ты пока возьми в буфете чистую тарелку и начинай есть.
Я не голодная, – вот что надо было ответить. Или: с какой стати мне ночью есть?
Но ничего этого она не ответила, а поплелась к буфету за тарелкой. И бокал заодно прихватила: вино на столе есть, выпить точно следует, иначе не хватит храбрости для общения с колдуньей. И поскорее надо выпить, пока Морозова не вернулась. Чтобы храбрости загодя набраться.
Пожалуй, Маше это удалось. Во всяком случае, Морозову она встретила бесцеремонным вопросом:
– Это ваша родственница?
Вопрос относился к портрету, висящему в простенке между книжными полками. Он точно был написан не Мариной: ничего странного в нем не было. Такой мог бы и Серов написать или Рокотов какой-нибудь. Женщина со старомодной прической – обернутой вокруг головы светлой косой – очень похожа была на Морозову; то же выражение лица. Маша не понимала, как это выражение назвать, но лишь только Морозова появилась на пороге комнаты, это стало ей понятно. Видно было, что женщина на портрете, как и Морозова, очень чувствует свое достоинство, и это не то же самое, что самоуверенность, потому что для самоуверенности никаких причин не надо, а чувствовать свое достоинство можно, только если оно у тебя в самом деле есть.
