Но как сказать это сыну и зачем это говорить? Ему не станет легче от ее расхожей мудрости, тем более сейчас. Вера вспомнила, как первый раз приехала к нему в Стэнфорд, и все ей было в диковинку, и он показывал ей библиотеку и кампус, посмеиваясь над ее удивлением, а потом познакомил с Мариной и, когда провожал в аэропорт, сказал, что это единственная девушка, с которой он чувствует, что жизнь не сводится к обыденным вещам, и для него это важно. Как он все это забудет, если даже она забыть не может?..
– У тебя завтра важная встреча? – спросила Вера.
Молчание было тягостным, ей хотелось его прервать.
– Нет, – ответил он. – Была назначена, но я отменил. Поменял билет и завтра улетаю.
Видимо, на ее лице выразилось даже не изумление, а потрясение.
– Ма, – сказал Кирилл, – я не потому встречу отменил, что страдаю.
– А почему? – тут же спросила Вера.
– Понял, что меня втягивают в темное дело. Я с самого начала должен был это понять.
– Кирка, ты, может, и должен был что-то понять, но я ничего не понимаю, – вздохнула она.
– Мне предложили участвовать в большом проекте в России. Возможности сбора данных неограниченные. Деньги тоже. От меня нужен был анализ биг дата и разработка определенных социальных технологий.
– Думаешь, ты мне что-то разъяснил? – улыбнулась Вера.
– Да, я сейчас не слишком внятен, извини. – Он перешел на английский. – В общем, мне сказали, что это коммерческий проект. И меня ничто не насторожило.
– А что должно было тебя насторожить?
Теперь Вера насторожилась сама. В биг дата она, положим, ничего не понимала, зато понимала, что большой проект с неограниченными деньгами и социальными технологиями, вот сейчас, здесь, это дело не совсем коммерческое и, может быть, опасное. Почему же Кирка ее не спросил! Впрочем, было бы странно, если бы он стал спрашивать маму о таких вещах.
– Меня должен был насторожить, например, человек, который вел со мной переговоры, – ответил Кирилл. – Он приходит в одежде с уличного рынка, когда все в деловых костюмах. Что уже выглядит инфантильно. При этом он не бандит, у него серьезный бизнес, я, разумеется, проверил. При этом у него золотой айфон. То есть золотого айфона, конечно, не бывает, но для него сделан золотой панцирь. И во время переговоров он иногда достает этот кусок золота из кармана и кладет на стол. Я спросил зачем, и он ответил: чтобы собеседник правильно понимал его статус. От этого ощущение, будто ты собираешься подписать контракт с папуасами. Я знал, что в Москве так было двадцать лет назад. Но считал, это ушло в историю.
– Кирка, – сказала Вера, – ты думаешь, мать старая дура, я понимаю…
– Я так не думаю.
Он улыбнулся.
– …но если бы ты меня спросил, я бы тебе сразу сказала, что здесь это никогда не уходит в историю. Это затаивается, но всегда возвращается, и что это, и когда, и чем будет избыто, никто не знает. То ли наказание, то ли проклятие, то ли просто этнографический антураж. Как вувузелы.
– Может быть. – Он пожал плечами. – Но в данном случае я не должен был анализировать причины. Должен был просто прекратить отношения с этим Виталием и не вступать в проект, который он фронтирует, каким бы заманчивым этот проект ни выглядел. Я только сегодня это понял.
– Что же такого произошло сегодня? – спросила Вера.
И тут же прикусила язык. Да, непонятно, каким образом расставание с женой способствовало тому, чтобы Кирка как-то иначе увидел какой-то проект, но упоминать об этом было жестоко.
Его лицо переменилось, и ей стало стыдно за то, что она так бестактна и безжалостна.
– Сегодня?.. – сказал он. – Я понял, что не должен вступать в проект, когда разговаривал с Машей.
Вера поняла, что перемена в его лице была не болью, а удивлением.
– С Машей? – в свою очередь удивилась она. – Ты с ней обсуждал биг дата? Нет, она, конечно, умная девочка, начитанная… Но все-таки совсем в других областях, по-моему.
– Дело не в ее начитанности. Мы не говорили о книгах.
– А в чем тогда?
– Мне показалось, я посмотрел в зеркало. И увидел то, чего не видел раньше. Я не могу это объяснить. – Удивление снова мелькнуло в его глазах. – Это новый для меня опыт.
Вот это Вера как раз могла объяснить легко. Маша Морозова была ясна как родниковая вода. Для нее, во всяком случае.
– Она честная девочка, – улыбнулась Вера. – Так что зеркало очень чистое. Дело только в этом, ничего особенного.
Она тут же подумала, что такой кристальный, как у Маши, состав личности это как раз нечто очень особенное. Но вряд ли Кириллу сейчас нужны посторонние рассуждения, так что сообщать ему свои мысли о Маше она не стала.
– Ма, – сказал он, – пожалуйста, ответь определенно, когда ты переедешь ко мне. Ситуация здесь действительно настораживающая. Я в этом убедился. Думаю, тебе надо поторопиться.
– Хорошего, конечно, мало, – нехотя согласилась Вера. – Но так чтобы уж прямо торопиться… Не думаю, что перестанут выпускать за границу.
Только теперь она поняла, как расстроилась из-за того, что сорвался его проект и не будет того года, который он собирался провести в Москве, или сколько это должно было длиться. Да хоть сколько – каждый день с ним был для нее драгоценен, каждый вечер, когда она выходила на веранду и видела его силуэт в увитой актинидией беседке, его лицо, подсвеченное просто экраном макбука, но для нее другим, из всего его существа исходящим светом.
Ей казалось, что всегда так было, есть и будет. Для этого ощущения не было никаких оснований, оно было иллюзорным, Вера понимала, и то, что иллюзорность так отчетлива, даже пугало ее, заставляя сомневаться в собственной вменяемости, но поделать она с собой ничего не могла.
Сын связан с нею тысячами нитей, эта связь не становится слабее, и не становится слабее боль от того, что его жизнь проходит отдельно, что он возникает из своей непредставимой жизни только на экране ее айпада.
Вера снова почувствовала боль в сердце, может быть, даже вздрогнула от нее, поэтому поскорее, пока Кирилл не заметил, сказала:
– Все-таки мир стал другим, этого уже не отменить. Папа Ирки Набиевой сдирал масляную краску с батареи в ванной, обматывал трубу проволокой и прикреплял к ней антенну. Просто чтобы поймать «Свободу». А когда танки вошли в Прагу и в приемнике уже ничего поймать было нельзя даже с проволокой, ему физтеховские друзья добыли радио из военного самолета. Огромный такой куб с переключателями, в наушниках надо было слушать.
– Да, технически все теперь проще, – сказал Кирилл.
– Я видела времена похуже, Кирка.
– Возможно. Но мне показалось, я посмотрел тем временам в глаза. Когда ты примешь решение?
– Я понимаю, что тебе это нужно. – Она знала, что ее улыбка выглядит жалкой. – Особенно теперь.
