А может, она лишь выдумывала все это инстинктивно, сама того не сознавая, потому как раз, что боль оказалась неожиданной для нее, слишком резкой, и, наверное, ей хотелось, чтобы это поскорее закончилось. Но когда все действительно закончилось, когда, в последний раз вздрогнув, Свен отпустил ее плечи и лег рядом с нею, она чуть не заплакала.
Как мало значит боль в сравнении с тем счастьем, которым она была охвачена, когда минуту назад он весь, до последней своей частицы отдавался любви к ней! Конечно, Вера думала о том, как произойдет ее первая близость с мужчиной – что она почувствует? У нее даже разговор об этом был однажды с бабушкой, так что про боль она знала, и знала, что бояться не стоит, потому что боль вскоре сменится удовольствием, должна смениться. Но вот об этом – о полном, не телами только, соединении, которое происходит, когда соединяются тела, – не говорил ей никто. А может, никто этого и не знал, потому что так, как у них со Свеном, в этой мансарде, на этом диване, покрытом тканым покрывалом, не происходило это ни у кого и никогда?
Вера всегда чувствовала себя взрослой – бабушка говорила, что даже слишком, – а потому поняла детскость своей мысли. Хорошо, что Свен не может слышать, какие глупости мелькают у нее в голове. Что он думает сейчас, что чувствует? Она боялась посмотреть на него – боялась увидеть в его взгляде равнодушие. А может, он вообще отвернется, встретив ее взгляд…
– Мне очень хорошо с тобой, Вера. – Свен повел плечом, и Верина голова легла на него. – Но мне кажется, я испугал тебя.
– Нет.
От неловкости она не знала, что еще сказать, как передать, что чувствует сейчас, и возможно ли передать, и нужно ли ему это. Боль между ног снова стала ощутимой, саднящей. У светлых альвов все это, наверное, происходит иначе.
– Но у тебя расстроенное лицо, – сказал он. – Ты думаешь о чем-то неприятном?
– Нет, наоборот. – Вера покачала головой, чувствуя твердость его плеча под своим затылком. – О приятном.
– О чем?
«О тебе», – хотела она сказать.
Но вместо этого сказала:
– Как светлые альвы танцуют.
И прикусила язык, подумав, что теперь он уж точно сочтет ее дурой, и правильно. Но Свен кивнул – Вера видела над собой абрис его скул и подбородка – и сказал:
– Ты так и танцевала мэдисон. Как альв в зеленом льняном платье. В той комнате, где мы встретились.
– Мэдисон? – не поняла она.
– Ну да. Его сейчас везде танцуют под ту музыку, которая была на пластинке.
– Я не знала, что танец так называется.
– Это не важно. Вера!
Он лег на бок, не вынимая руку из-под Вериной головы. Теперь она касалась щекой его руки. Пока целовались, стоя у стола с астролябией, Свен расстегнул и снял блузку с нее и рубашку с себя. И блузка, и рубашка были в крупную синюю клетку, почти одинаковую, как странно.
Верино сознание металось в тревоге.
– Что? – пролепетала она.
– Я не имею права указывать, что тебе делать по отношению к твоим родным и в твоем доме. Но чувствую себя неловко от того, что нахожусь здесь тайно. Поэтому я сейчас уйду и приду завтра. И мне не хотелось бы делать вид перед твоими мамой и бабушкой, что сегодня меня здесь не было. Ты понимаешь?
Может быть, он спрашивал лишь о том, понимает ли она его английский, а может, речь была о его мыслях. Она понимала и то и другое. И робела перед тем, как внятно и последовательно он может говорить сейчас, когда сама она пребывает в полнейшем смятении, и восхищалась тем, что он может так говорить. Все ей было непривычно в нем, и все было в нем понятно, теперь особенно.
– Да, – ответила она.
Их лица, повернутые друг к другу, почти соприкасались. Свен приблизил губы к Вериным губам и сказал:
– Я немного боюсь отношений с тобой.
– Почему?
Вера вздрогнула.
– Ты совсем юная. Видела мало событий и не знаешь себя. И даже не только поэтому.
– Почему? – повторила она.
– Ты совсем другая, чем я привык.
Вот оно! Он кажется ей таким близким, как будто она знает его всю жизнь, а для него это не так.
– Другая… – непонятно зачем повторила она.
Наверное, растерянность прозвучала в ее голосе так явственно, что Свен сказал:
– Ты очень тонкая, Вера. Это не внешне, хотя и внешне тоже. Но это во всей тебе. Как ты чувствуешь, улыбаешься, говоришь. И как мы любили друг друга сейчас – в этом тоже. Для меня физические отношения всегда были проще. Не знаю, это потому, что я мужчина или из-за моей профессии. В ней надо быстро следовать за жизнью, ничего не упускать, а тонкости потом. Или из-за твоей музыкальной профессии. Или, может быть, только от того, что мы с тобой родились в разных странах.
Он говорил просто, ясно, прямо. Ему было важно донести до нее смысл своих слов и содержание своих мыслей. Впервые с той минуты, когда они вышли вместе из Иркиной квартиры, Вера отчетливо понимала то, о чем Свен сказал сейчас: что они не выросли на одной улице, что это не больше, чем ее глупая иллюзия.
– Ты самый тонкий человек, какого я знаю, – повторил Свен. – Я вспомнил про альвов поэтому. И потому, что у тебя в волосах сейчас белые лепестки.
– У тебя тоже, – сказала она.
– И теперь мне надо подумать, что я могу пообещать твоим родным.
Последняя его фраза не вытекала из предыдущих, это удивило Веру. При чем здесь ее родные?
– Что значит пообещать? – недоуменно проговорила она. – Они не ждут от тебя никаких обещаний!
– Не ждали, – поправил Свен. – Но теперь они имеют право понимать, что будет с тобой, если ты согласишься выйти за меня замуж и уехать со мной. У нас все получилось спонтанно, но дальше я обязан продумать каждый свой шаг. Я люблю тебя, Вера. – Он смотрел прямо, серьезно, и так же звучали его слова. – Это ворвалось в мою жизнь.
Она была ошеломлена, она не знала, что сказать, и поэтому сказала:
– Но я же не альв. Я просто человек обыкновенный. И я… Я тоже люблю тебя…
Как сложно оказалось это выговорить! В ней не было ни Свеновой способности говорить такие вещи спокойно, ни порывистости, какая была, например, в Ирке Набиевой – та могла что угодно выпалить без малейшего смущения. А Вере признание в любви далось так, словно она не произнесла единственные слова, которые звенели и бились у нее в сердце, а попыталась солгать.
Хорошо, что Свен поцеловал ее сразу после этих слов, иначе она заплакала бы, и это было бы уж совсем по-девчачьи, и, может быть, отвратило бы его от нее, даже испугало бы.
– Ты не обыкновенный человек, – сказал он, когда закончился поцелуй. – А более загадочный, чем альв. Кстати, их природа меняется.
Он произнес это уже другим, легким тоном, и Вера сразу почувствовала легкость тоже.
