Впрочем, летом дворик может выглядеть мило. Особенно если скрытые под снегом клумбы будут пестреть цветами.
К счастью, подъезд оказался не заперт. Ключа от подъезда Зарина Геле не дала, а звонить в домофон с глупым предлогом «Откройте, почта!» не хотелось.
То ли оттого, что она не встретила никого у дома, то ли еще отчего-то Геле вдруг стало страшно. Почудилось, она одна в этом огромном доме. И сейчас увидит нечто жуткое, но Геля зло мотнула головой – и страх отступил. Она сама связалась со Славой, и сама должна из этого выпутаться.
На каком этаже располагается квартира, она не знала. Решила подняться пешком по лестнице. Высоко подниматься не пришлось, квартира была на третьем этаже.
В подъезде стояла абсолютная тишина. Ни единого звука не доносилась из-за дверей. Наверное, поэтому звук открываемого замка показался чересчур громким, жутковатым.
Истеричности Геля не выносила не только в окружающих, но и в себе. Поэтому громко хлопнула дверью и смело вошла внутрь.
В квартире было темно. Она нащупала выключатель, зажгла свет. Заглянула в комнаты, осмотрела ванную и туалет, включила свет и там.
Обстановка напоминала гостиничный номер. Недорогая, но вполне приличная мебель. Большая кровать, прикроватные столики, два шкафа для одежды.
Во второй комнате письменный стол, кресла.
На письменном столе стояла фотография. Ангелина Корышева, едва прикрытая простыней, собственной персоной.
Если бы Вадим каким-то образом здесь очутился, Гелина семейная жизнь закончилась бы в ту же секунду.
Геля бросила шубу в одно из кресел и уселась сверху, нервно поглаживая нежный мех. Паника мешала сосредоточиться, принять верное решение.
«Соберись, – велела себе Геля. – Ничего ужасного не происходит».
То есть, конечно, происходит, но справляться придется самой.
Она закрыла глаза, провела ладонями по лицу. Немного посидела и заставила себя подняться.
Фотография, бесспорно, та же самая. Из их любовного гнездышка. А рамка другая. Впрочем, Геля не была в этом уверена.
Она торопливо вынула фото из рамки, порвала на мелкие кусочки. Сунула обрывки и рамку в сумку.
Стараясь не торопиться, обошла квартиру, заглядывая в шкафы и тумбочки. В тумбочках не было ничего, кроме дешевой шариковой ручки. Ручку Геля зачем-то тоже бросила в сумку.
В шкафах обнаружилось несколько полотенец, постельное белье.
В отделении для одежды висел на вешалке мужской спортивный костюм. Такие обычно носят в качестве домашних, не для походов в тренажерный зал. Размер небольшой, ни Вадиму, ни Славе костюм не годился.
Прикасаться к костюму было противно, но Геля пошарила в карманах, ощупала швы.
Она повесила костюм на место, закрыла шкаф. Постояла, стараясь, чтобы сердце перестало стучать, будто она пробежала стометровку, и пошла в ванную.
В ванной, помимо свежих полотенец, висели два махровых халата – мужской и женский. К мужскому Геля не притронулась, а женский взяла в руки.
Точно такой же, как и в «их» квартире. Может быть, даже тот самый.
Халат купил для нее Слава.
Геля долго смеялась, увидев бледно-розовое, в каких-то мелких цветочках, уродство.
– Не нравится? – огорчился любовник.
– Сойдет, – отсмеявшись, решила Геля.
Халат был удобный, она к нему даже привыкла.
Халат в сумку не помещался. Геля заглянула под мойку, достала из стоявшего там мусорного ведра мешок, сунула в него халат, брезгливо при этом поморщившись.
Оделась, снова обошла квартиру, повесила на плечо сумку, взяла мешок с халатом и заперла за собой дверь.
Мусорные баки она заметила, идя к машине. Мешок с халатом выбросила сразу, а обрывки фотографии почему-то недолго подержала в руке.
– Целые фотографии выбрасывать нельзя, – говорила мама, когда после смерти папиной тетки родители перебирали ее вещи.
Фотографий у тетки было много. Те, на которых мелькали знакомые лица, родители оставили, а остальные сложили в большую коробку.
– Почему нельзя? – смеялся папа.
– Плохая примета.
– Бред какой! – папа качал головой.
Мама тогда принялась рвать ненужные фото, и Геля с неодобрением на это смотрела. Она считала приметы глупостью, ей надоело в теткиной квартире и хотелось домой.
Геля разжала пальцы, обрывки фотографии полетели в грязный бак вслед за мешком.
Она успела привезти от матери Павлика до прихода Вадима. Впрочем, могла бы и не торопиться, муж не стал бы выяснять, что ей помешало самой забрать ребенка из школы.
Вадим никогда не выяснял, как она проводит время. Его это не интересовало.
Вроде бы сегодняшний день не отличался от всех предыдущих. Но все-таки отличался.
Главной Никитиной бедой была скука. От скуки он страдал все последние годы. Собственно, от скуки он и влез в непонятную историю, приключившуюся с Вадькой Корышевым.
Сегодня, проводив родителей на работу, Никита с удовольствием позавтракал и впервые за долгое время поймал себя на том, что с интересом слушает новости. Хотя новости были самыми обычными.
Он как будто много лет спал, а теперь проснулся и с удивлением пытался понять изменившуюся за это время реальность.
Потом Никита удивил сам себя еще больше. Он подошел к книжным шкафам, долго перебирал книги на полках, выбрал старый фантастический роман и провалялся с ним почти до вечера. Он много лет не читал бумажных книг.
«Надо жить, Никита», – когда-то убеждала его мама.
«Я живу», – заставлял себя улыбнуться Никита.
Он не жил. Он спал.
К серому зданию министерства Никита подошел с небольшим опозданием. Когда-то Надя его ругала за неумение планировать время. Однажды она минут двадцать ждала его под дождем, и Никита тогда долго просил прощения. Она уже давно перестала дуться, а Никите все еще было мучительно стыдно.
Катя вышла, когда он всерьез испугался, что пропустил ее.
– Привет! – шагнул он навстречу.
– Привет! – улыбнулась девушка.
– Я весь день хотел тебя увидеть, – вырвалось у Никиты.
Катя опустила глаза, поправила сумку на плече и быстро сказала:
– Я собираюсь к брату. Он болеет. У него высокая температура.
Никита кивнул. Со вчерашнего вечера он не успел забыть про брата.
– Ты на машине?
– Нет.
Катя на него внимательно посмотрела. Глаза у нее были веселые и ласковые. А может быть, ему просто так казалось.
– Вызвать такси?
