– Хорошо, пусть будет так, – согласилась Жанна. – Есть еще один вопрос. Как только я выйду отсюда, в квартале от дома меня должен ждать экипаж. Я дам тебе деньги, и ты наймешь карету, которая повезет меня в Саутгемптон.
Служанка наклонила голову.
– Да, я все поняла.
– А теперь иди. – Де Ла Мотт встала с кровати. – Я убегу не завтра, у тебя еще есть время подумать, составишь ли ты мне компанию. Поверь, мы заживем как в сказке. Я выдам тебя замуж за состоятельного человека. А что ждет тебя здесь? Полунищенское существование? Брак с бедняком, холодный очаг и смерть детей, которых нет возможности лечить?
– Хорошо там, где нас нет, – заметила девушка. – Нет, вы меня не уговорите. Когда вам понадобится экипаж, дадите мне знать.
– Да, иди, ты свободна.
Мария сделала несколько шагов к двери и обернулась.
– Вы сейчас говорили о детях, моя госпожа, но подумали ли вы о своем ребенке? Не обрекаете ли вы его на мучения?
– Мой ребенок – не твоя забота, – отрезала де Ла Мотт и отвернулась к окну. Она не обернулась до тех пор, пока за Марией не закрылась дверь.
– Что это такое?! – взбешенный Людовик XVI ходил по кабинету, держа в руке книгу, которая еще пахла типографской краской. – Что это такое, я вас спрашиваю?
Бледный де Крон стоял перед монархом навытяжку и готовился к самому плохому. Он догадывался, какой книгой король машет перед его лицом.
– Вот, полюбуйтесь! – Его величество швырнул на стол фолиант, и начальник полиции осторожно взял его. – Узнаете?
Де Крон прочел на обложке имя и фамилию автора: «Графиня Жанна де Ла Мотт», и все его существо сжалось от страха. Но как это получилось? Куда делся Максим де Тран? Неужели он не выполнил приказ самого короля? Вот негодяй! Впрочем, изливая проклятия на голову неизвестно куда подевавшегося наемного убийцы, де Крон понимал: во всем виноват только он.
Когда виконт не явился в положенное время за вознаграждением, начальник полиции не удивился. От де Трана можно было ожидать чего угодно, даже отъезда в другую страну. Авантюрист по природе, Максим вполне был способен под пытками выудить у графини, где она прячет бриллианты, благополучно присвоить их и рвануть куда-нибудь в теплые края уже богатым человеком. Если ожерелье оказалось у него в руках, деньги короля ему были уже не нужны. Именно так и подумал де Крон, когда один из самых лучших исполнителей канул неизвестно куда.
Но чтобы он не выполнил приказания… Это просто немыслимо! Графиня должна быть мертва. Тогда почему же вышли мемуары? Вероятно, они опоздали, и де Ла Мотт успела продать их издательству. Другого объяснения начальник полиции не находил.
– Ваше величество, я в растерянности, – еле выдавил он посиневшими губами. – Мой человек не мог не исполнить приказ, тем более королевский. Де Ла Мотт мертва, я в этом даже не сомневаюсь.
– Тогда как ее мемуары увидели свет? – Людовика трясло, и он нервно теребил кончики тараканьих усов.
– Возможно, мы опоздали, и графиня уже отдала рукопись в издательство, – предположил де Крон. – Она обманула госпожу де Полиньяк, которая, вернувшись сюда, сказала, что выкупила у нее мемуары. Вероятно, де Ла Мотт предусмотрительно сделала копию, которую потом продала редактору.
Король нервно заходил по кабинету.
– Что говорит ваш агент? – рявкнул он.
– Мой агент пропал, но я считал, что на это имеются достаточные причины, – задыхаясь, произнес де Крон. – Он вполне мог выпытать, где Жанна прячет бриллианты, а потом прихватить их и бежать подальше и от Англии, и от Франции.
Его величество тяжело опустился на стул.
– Проклятье! – прошептал он и стукнул кулаком по столу. – Господин де Крон, вы сами понимаете, что я должен немедленно заключить вас в Бастилию? Но вы всегда были ревностным служакой, и я даю вам шанс исправиться. В ближайшие месяцы я должен услышать о смерти графини, а ваши люди обязаны присутствовать на ее похоронах, чтобы засвидетельствовать этот факт. Если вы не выполните мои требования в течение месяца-двух, я… – Он смахнул пот батистовым платком. – Впрочем, мне нет нужды говорить вам, какое наказание за этим последует.
Де Крон от волнения оторвал пуговицу на камзоле.
– Я все понял, ваше величество. – Он низко поклонился монарху. – Вскоре вы услышите о смерти этой женщины.
Он развернулся на каблуках и вышел. Людовик, несколько минут сидевший в оцепенении, велел пригласить Мирабо, видного политического деятеля, суждения которого очень ценил. Предвидя неприятный разговор с политиком, король поморщился. Он не жаловал этого человека, на которого к тому же было неприятно смотреть. Мужчина не был красавцем. Он родился с искривленной ногой и довольно сильно прихрамывал. Лицо несчастного навсегда обезобразила оспа, которой бедолага переболел в три года. Многие, однако, находили, что безобразие лица искупалось красивыми блестящими глазами и подвижностью. Король всего этого не замечал. При виде Оноре Габриеля он чувствовал робость и с облегчением вздыхал, когда политик покидал его кабинет.
Этого человека одинаково уважали и простые люди, и монаршие особы. Первые боготворили его за нападки на привилегированные сословия, вторые радовались, что Мирабо остается убежденным монархистом. Вот почему Людовик XVI всегда прислушивался к талантливому политику и решил поинтересоваться его мнением и в данной, как ему показалось, непростой ситуации.
Мирабо сам не любил ждать и славился пунктуальностью. Он прибыл в Версаль, как только ему передали приглашение короля. Как всегда, элегантный, в напудренном парике, он низко склонился, оказавшись в кабинете его величества. Король поморщился, взглянув на его бугристое лицо.
– Я не зря пригласил вас, граф, – быстро проговорил он. – Вы знаете, я считаю вас умнейшим человеком в государстве. Сколько раз вы давали мне разумные советы, и я никогда не жалел, что последовал им.
– Сейчас вам тоже потребовался совет? – поинтересовался Оноре и блеснул умными глазами. – Я весь внимание, ваше величество.
– Не говорите, что вы не слышали о проходимке Жанне де Валуа де Ла Мотт, – пробурчал Людовик, скривив губы. Мирабо не выразил удивления. Ни один мускул не дрогнул на его обезображенном лице. «Почему женщины бегают за этим уродом? – невольно пронеслось в голове короля. – Неужели среди них находятся оригиналки, готовые ничего, кроме ума, не замечать? Впрочем, ума ему не занимать». – Итак, – повторил монарх, – вы о ней слышали?
– Это риторический вопрос или утверждение? – вежливо спросил Оноре. – Мне кажется, в Париже едва ли найдется хоть один человек, не слыхавший об ожерелье и о роли, сыгранной графиней в его похищении. Я никогда не скрывал своего отношения к этой особе. Возможно, в ее жилах и течет кровь Валуа, но душа этой дамы развращена. Таких женщин я не уважаю и никогда не имею с ними дела. – Он улыбнулся. – Но неужели ваше величество вызвали меня затем, чтобы вспомнить о ней?
