* * *
Формально мы с Харой не расстались. Мы договорились, что будем на связи после переезда ее семьи в Чикаго, но надо смотреть правде в глаза. Нам по шестнадцать. Мы не будем вместе проводить выходные. Так что да, мы практически расстались в ту же минуту, как грузовик с их вещами исчез из поля зрения.
И мне одиноко до такой степени, что даже не хочется писать никому из Соусной Команды, чтобы провести время вместе, потому что очень страшно получить отказ. Джорджия куда-то ушла со своим парнем. Родители на каком-то собрании у отца на работе. Я сижу в своей комнате и пытаюсь что-нибудь написать, но ни черта не получается.
Звонок в дверь. Это Эли.
– Приятель, ну и видок у тебя. Как у задницы. – Он входит, не дождавшись моего приглашения.
– Задницы твоей мамки, – бормочу я.
– Ты выглядишь куда хуже подтянутой маминой задницы. Ну так что? Как дела?
– Она недавно уехала. Хреново.
– Легко догадаться. – Ухмыляясь, он достает три DVD от «Netflix» из кармана толстовки и размахивает ими, будто у него выигрышная комбинация в покере.
– Что на них?
– Жуткие французские ужастики. Заживо освежеванные люди и все такое. Подбодрить тебя.
– Класс.
– Ага.
– Но мы ни за что не будем смотреть их здесь. Если родители или Джорджия вернутся домой, нам крышка.
– Я и не собирался. Я пришел тебя забрать, поскольку понял, что твоя чувствительная поэтическая душа и задница будут слишком разбиты, чтобы водить.
Я впервые за день улыбаюсь и показываю Эли средний палец.
Он ухмыляется, засовывает диски обратно в карман толстовки и показывает мне оба средних пальца.
– Только куртку захвачу, – говорю я.
– И пять баксов прихвати, моей «Roma’s» ты не получишь.
– Ты никогда не думал, что даже пять баксов за «Roma’s» – это грабеж?
– Конечно нет, чел. Насколько дерьмовой может быть пицца?
– Лаборатория «Roma’s» работает над ответом на этот вопрос.
Эли широко разводит руки.
– Эй, ты чего это говоришь такое про «Roma’s», э? В моей семье эту пиццу едят многие поколения, э? – Пальцами он изображает типичный итальянский поцелуй.
– Ну ты и лошара.
– Ты любишь этого лошару. Ладно, меньше болтай. Хватай куртку побыстрей! Гоним за пиццей в «Roma’s». И смотрим французскую порнуху с пытками.
Да уж, ты по-настоящему дорожишь людьми не потому, что они спасли тебя от утопления или вытащили из горящего дома, а потому, что они спасают тебя от одиночества миллионом незаметных идеальных способов.
* * *
В какой-то момент поездки – я даже и не заметил, в какой, потому что мысли блуждали где-то далеко, – небо помрачнело. Когда мы добрались до парковки и входа на тропу к водопаду Фол-Крик, с, начался похожий на туман моросящий дождь, один из тех, под которым ты мокнешь, но зонт открывать вроде бы нет резона. И это означало, что парковка пуста. Вот и хорошо, ибо нормальному человеку вовсе не захочется встретиться с нашей счастливой и беззаботной компанией веселых путешественников, рассеивающей песок Эли на водопадах.
– Ну, вот мы и на месте, – сам себе говорит Пирс, осматриваясь по сторонам. От дождя он натягивает на голову капюшон своей парки. – Кто-нибудь из вас тут бывал раньше?
Мы с Джесмин отрицательно мотаем головами.
– Впервые мы привели сюда Эли, когда ему было девять, – говорит Мелисса. – Он был совершенно очарован. Ему нравилось, что мы могли запрыгнуть в машину и через пару часов увидеть что-то настолько грандиозное.
Пирс смеется. Смех его грустный и неубедительный, но, определенно, он это не специально.
– Начиная со средней школы мы с ним вдвоем отправлялись на выходные в западную часть Северной Каролины. Мы устраивались в отеле в Эшвилле и проводили дни в походах по водопадам. И говорили обо всем подряд, – он запинается. – Хотя, видимо, не совсем обо всем.
Пирс забирает банку Эли у Мелиссы, и мы начинаем осторожно продвигаться по грязной скользкой тропе. Пирс впереди. Мелисса следует в паре шагов от него, а мы с Джесмин немного отстаем.
– Никогда их такими не видел, – шепчу я Джесмин.
Она встряхивает головой.
– Я и раньше видела, как они ссорятся, но как-то… с любовью, что ли.
– Для них это, наверно, очень тяжело.
– Нельзя их винить.
– Нельзя.
Джесмин спотыкается о корень и пролетает на пару шагов вперед. Я удерживаю ее за локоть.
– Спасибо, – благодарит она.
И почти сразу же поскальзываюсь на мокрых листьях я. Рука Джесмин хватает меня за трицепс, не давая упасть. Я бросаю на нее взгляд.
– Карма.
Верхушки деревьев покрыты туманом, он висит изорванным серым кружевом. Ветер треплет ветви с тем же звуком, с каким волны набегают на берег на пляже. На ноябрьском пляже.
Интересно, будет ли возможность ощутить дождь в тюрьме.
– Этот день напоминает мне обложку альбома блэк-метал-группы. – говорю я. – Идеальный для Эли.
Чуть помолчав, Джесмин отвечает:
– Именно так звучал голос Эли. Дождь над соснами в октябре. Темный серебристо-зеленый.
С острой болью я вспоминаю ее шутку (надеюсь, что это была только шутка) в ответ на вопрос про цвет моего голоса. Надолго погрузиться в собственные страдания у меня не выходит, поскольку я замечаю, что Джесмин дрожит. Ее куртка не подходит для дождя. Я снимаю свою водонепроницаемую парку.
– Держи. – И накидываю ее на плечи Джесмин.
– Спасибо, не надо, я в порядке. Ты замерзнешь.
– Все нормально. У меня толстовка с капюшоном.
– Уверен?
Я убеждаюсь, что Пирс и Мелисса далеко впереди.
– Не хочу, чтобы еще кто-то из моих друзей умер. – Мрачная шутка, не спорю. Но Эли ценил мрачные шутки, так что, думаю, эта ему понравилась бы. Лицо Джесмин говорит, что и она не против.
Когда мы свернули на дорогу к водопаду, ветер усилился, а туман стал гуще.
Пирс и Мелисса стоят в нескольких метрах друг от друга у края пруда, наблюдая за ревущим водопадом. Мы с Джесмин тихо к ним присоединяемся. Стоять тут одновременно и страшно, и прекрасно. Находясь рядом с водопадами, я всегда вспоминаю, насколько я маленький и хрупкий гость в этом мире.
Мелисса откашливается.
– Ну вот… Я не знаю, что и как нужно делать, по- этому сделаю то, что считаю правильным, и надеюсь, что вы с этим согласны.
Мы киваем.
Она идет к Пирсу, который открывает банку, достает горсть песка и некоторое время держит его в ладони. Туман от водопада и дождь быстро насыщают песок влагой, и он ручейком стекает по ее запястью, капая, как радужные слезы. Она прикрывает глаза и нос свободной рукой. Ее плотно сжатые губы дрожат.
