Я берусь за дверную ручку, но останавливаюсь.
– Я ни разу не спросил, как ты.
Она вздыхает и опускает голову на руки, обхватившие руль.
– Хреново. Как и ты.
– Да.
Она смахивает слезы, несколько секунд всхлипывает. Затем медленно подползающее чувство вины перехватывает эстафету у горя и бессилия. Это похоже на переход через замерзший ручей. Всего за секунду ледяная вода просачивается в обувь и пропитывает носки. Возможно, тебе даже удается быстро вытащить ногу из воды. Но затем ледяная влага начинает распространяться по ноге и ты понимаешь, что остаток дня безнадежно испорчен.
Я подумал, что, возможно, она не винит меня ни в чем. Из-за своей доброты. Но что если дело совсем в другом и она просто пытается удержаться от ненависти ко мне? Я считаю, что убедить себя не ненавидеть кого-то возможно, вложив в него свою доброту.
Я вконец измотан. У меня нет сил на правду, не осталось места в душе на нее.
– В любом случае еще раз спасибо. – Я распахиваю дверцу.
Джесмин достала телефон.
– Подожди. У меня нет твоего номера. Учеба начнется через пару недель, и мне нужно завести как можно больше друзей. – Это звучит так, будто на нее вдруг снизошла божья благодать.
– О, да. Но я там мало кого знаю близко.
Мы обмениваемся номерами. Возможно, эта церемония была мне необходима. Такой крохотный луч надежды.
До меня вдруг доходит, каким одиноким будет этот учебный год. Соусная Команда была слишком сплоченной. Мы были единой вселенной. Теперь никому и в голову не придет позвонить мне в субботу вечером. Но главная моя проблема – это Адейр. Она всегда имела невероятное общественное влияние в Академии искусств, гораздо более могущественное влияние, чем Эли. И тем более чем я. И если она не перестанет меня ненавидеть, многие последуют ее примеру, лишь бы остаться с ней в хороших отношениях.
– Что ж, – говорит Джесмин, – по крайней мере мы покончили с похоронами.
– Это точно.
– Увидимся позже?
– Да. Позже.
Теперь настает самое трудное. Не потеряться в полчищах сюжетов, созданных для нашего горя. Когда останемся наедине с собой.
Но для меня день еще не окончен. Нана Бетси пригласила меня к себе домой, где она устраивает скромный совместный ужин, чтобы сытыми отправить домой родственников из Восточного Теннесси.
Я прищуриваюсь от ослепительного света, разыскивая ключи, и думаю, какой сегодня на редкость солнечный день.
Кружащемуся миру и жаркому солнцу наплевать, стоим мы или движемся. Ничего личного.
* * *
– Привет, Лиза, – обращаюсь я к одной из девушек из хора Художественной академии Нэшвилла, которая идет по парковке к своей машине.
– О, привет. – Она внезапно переключает внимание на свой телефон. Она одна из тех, с кем Адейр разговаривала перед началом поминальной службы. Насколько мне известно, раньше она никогда не относилась ко мне плохо. Да уж. Этот учебный год будет незабываемым.
Я уже собираюсь сесть в машину, как вдруг замечаю моложавого мужчину с бородкой. На нем штаны цвета хаки, рубашка с закатанными до локтя рукавами, на шее – ослабленный узкий галстук. Мужчина приближается ко мне.
– Прошу прощения. Извините, подождите, пожалуйста, – кричит он, махнув мне рукой. – Это вы Карвер Бриггс?
Наконец-то кто-то пожелал со мной поговорить.
– Да.
У парня в руках ручка и блокнот, а в кармане рубашки что-то похожее на диктофон.
Он протягивает мне руку.
– Даррен Кофлин из газеты «Теннессиец». Я с самого начала освещал это происшествие.
Я неохотно жму ему руку.
Так это ты в ответе за статью, напечатанную пару дней назад и сообщающую всему миру, что этот несчастный случай напрямую связан с смс, после которой все стали показывать на меня пальцами.
– Послушай, мне правда жаль, что так произошло. Я вплотную занимаюсь этой историей, и судья Эдвардс направил меня к тебе. Он сказал, что у тебя наверняка найдется для меня информация. Они были твоими друзьями?
Я потираю лоб. Сейчас я уж точно меньше всего на свете хочу с ним разговаривать.
– Не могли бы мы поговорить в другой раз? Я не расположен к беседе.
– Я все понимаю и не хочу на тебя давить, но у новостей нет перерыва на чье-то горе, понимаешь? Я бы хотел услышать твою версию, прежде чем статья отправится в печать.
Мою версию. Я втягиваю в себя воздух.
– Хм, да. Лучшими друзьями.
Он качает головой.
– Мне очень жаль, приятель. У тебя есть предположение, что могло стать причиной аварии?
– Я думал, вы и так уже все знаете.
– Что ж, похоже, причина в телефонной переписке, но ты знаешь, кому Тергуд…
– Марс.
– Прости?
– Мы звали его Марс.
– Ладно, ты знаешь, с кем Марс переписывался?
У меня внутри все сжимается от этого вопроса с подвохом. Я весь холодею. Да вообще-то это я.
– Я… я точно не уверен. Возможно, со мной.
Даррен кивает, записывая что-то в своем блокноте.
– И ты переписывался с ним приблизительно в то самое время, когда произошла авария?
Возможно, он старается скрыть свое безразличие и бестактность, но у него плохо получается, и это заставляет меня нервничать.
– Я… возможно… – Мой голос становится едва слышным.
– Ты что-нибудь знаешь о расследовании по этому делу?
Я вздрагиваю, словно жужжащая оса только что приземлилась на мою шею.
– Нет. А что?
Он беспечно качает головой.
– Просто любопытно.
– А вы что-нибудь слышали?
– Нет, просто я удивился бы, если бы не было расследования. Трое подростков, переписка, ну, ты понимаешь…
– И мне стоит беспокоиться?
Продолжая писать, Даррен пожимает плечами.
– Вероятно, нет.
– Двое копов допрашивали меня сразу после аварии, и я сказал им, что в тот день мы переписывались с Марсом. Но они не стали арестовывать меня или вроде того.
– Да, я знаю. – Даррен щелкнул ручкой.
– А может, вы не станете писать о том, что мы переписывались с Марсом? – Я прекрасно понимаю бесполезность этой просьбы и то, как ужасно я выгляжу, но иногда я реально туплю.
Он смотрит куда-то поверх моей головы.
– Приятель, я не могу…
В ожидании ответа я начинаю грызть ноготь. Но журналист так и не заканчивает фразу и снова берется за блокнот.
