– Нет, послушайте. А затем я приступлю к своему плану. Но только вы не можете смеяться и разговаривать. Вы просто должны идти. Окей?
Мы стонем, закатив глаза.
– Ладно, окей, – отвечаем мы с таким видом, словно нас принудили, хотя на самом деле сгораем от любопытства узнать, что же приготовил Блейк. Я-то точно.
Мы дожидаемся момента, когда перед входом не остается людей, и направляемся внутрь. Блейк идет впереди, мы следом за ним. Конечно, нелегко двигаться в замедленном ритме, но у нас получается. Проходим через стеклянные двери. Студенты, толпящиеся в холле, болтая между собой, умолкают и смотрят на нас. В академии люди с интересом пялятся на Блейка Ллойда, потому что у него всегда припасен какой-то фокус.
Глядя в спину Блейку, я замечаю, что его штаны начинают опасно провисать, затем медленно сползают с его задницы, а потом падают до колен. Теперь ему трудно идти. Мы стараемся играть по правилам и по-прежнему двигаемся следом в замедленном ритме. Марс медленно поднимает руку, закрывая лицо. И вот штаны Блейка уже у лодыжек. На нем белые облегающие трусы.
Внезапно он перестает двигаться в замедленном ритме и скачет вперед пару шагов, затем спотыкается и, взмахнув руками, грохается на пол. Падая, он швыряет перед собой свой рюкзак. Тот оказывается не застегнутым, и около двадцати номеров журнала «Стильная кошечка» веером разлетаются по полу.
Мы уже вышли из образа и вместе с остальными наблюдаем, как Блейк суетливо ползает по полу, словно краб на льду, кряхтя, сопя и пытаясь встать. Мы стонем от смеха. Ему почти удается подняться, но в какой-то момент его ладонь касается обложки журнала, Блейк поскальзывается и снова растягивается на полу. Побагровев, он встает на четвереньки и принимается собирать журналы, его трусы сверкают ослепительной белизной.
Наконец он поднимается с пола, штаны его по-прежнему болтаются вокруг лодыжек. Блейк обращается к гогочущей толпе, среди которой затесалась и Адейр со своими друзьями.
– Привет! С первым днем всех!
Повисает напряженная пауза, когда все вокруг, едва сдерживая смех, ждут, что еще скажет или сделает Блейк. И, конечно, тут же следует: пшшшшшшшшш. Он выдает мощный пук, громкий и звонкий, с сочными нотами в самом конце. У всех просто крышу сносит от восторга. Раздаются громкие аплодисменты.
Это был самый безупречный образец хореографического искусства, который мне доводилось видеть. Я не знал, что было спланировано, а что стало импровизацией. Блейк обладает уникальным талантом выдавать заранее запланированные вещи за спонтанные и наоборот.
Прозвучал звонок, и все еще хихикающая толпа рассеивается, торопливо расходясь по классам. Мы поздравляем Блейка.
– Должен признать, бро, это было потрясающе, – говорит Марс, утирая слезы. – Ты справился.
– Супер. Пять баллов, – соглашается Эли. – Я видел, Адейр снимала на камеру.
– Не забудь поговорить с ней. Мне нужно это видео, – отвечает Блейк.
Когда мы торопливо направляемся на первый урок, я замечаю, что Блейк двигается как-то странно.
– Эй, тебе больно?
– Нет, нет. – Блейк умолкает. Становится ясно, что он лишь старается казаться беспечным. – Парни, у кого-нибудь из вас случайно не найдется с собой запасных трусов, а?
* * *
– Какое роскошное здание, – восхищается Джесмин. – Словно мы в Лос-Анджелесе или что-то вроде того. Моя бывшая школа выглядела как… школа в Джексоне, штат Теннесси.
– Угу, – откликаюсь я.
– Ты совсем меня не слушал, – замечает она.
– Нет, слушал.
– Лжец.
Я глубоко вздыхаю. Ужас медленно растекается по моему телу, пурпурно-синим цветом пропитывая мозг, растворяясь в крови.
– Я думал о другом.
– О них?
Я киваю.
Ее легкая и теплая ладонь опускается мне на плечо поверх лямки от рюкзака. Я смутно осознаю, что вокруг нас снуют люди, входящие в здание, а мы стоим рядом, словно две палки, торчащие посреди бурного ручья. Я сжимаю в руках скомканный пиджак. Мне казалось, что я буду выглядеть как настоящий писатель, но теперь я вдруг понимаю, что у меня вид, словно я только что с похорон.
– По крайней мере ты не один, – говорит она. – И я тоже. И это уже что-то.
– Думаю, нам следует поторопиться. Занятия вот-вот начнутся.
– Ладно. Пойдем? – спрашивает Джесмин.
– Пойдем, – отвечаю я так, будто она предложила прогуляться по тонкому льду едва замерзшего озера.
Запах мягких моющих средств (родители учеников художественных школ могли быть настоящей занозой в заднице со своими требованиями) ударяет мне в ноздри. Нежный зеленый шалфей и кедр сменили назойливые запахи вишневого сиропа от кашля и сосновой хвои, напоминавшие запах неоновых ламп в лабораториях. Я любил этот запах, потому что он означал возможности и обещания, которые нес с собой новый учебный год. Мне нравились первые школьные дни. Когда у меня была Соусная Команда. Сейчас этот запах вызывает отчетливые воспоминания о первом дне прошлого учебного года. И от этого переполняющий меня ужас лишь усиливается.
В холле вовсю кипит жизнь, но едва мы с Джесмин входим, голоса заметно стихают – словно кто-то повернул ручку громкости, приглушив звук. Студенты вроде бы продолжают свои разговоры, но я замечаю, как они резко меняют тему, искоса поглядывая на меня. На их лицах написано: Карвер пришел. Что нам делать? Разговаривать ли с ним? Запятнаем ли мы себя общением с ним?
А затем я замечаю Адейр в окружении друзей. Она перехватывает мой взгляд и пристально смотрит в ответ холодными и злыми глазами. Я представляю, как она говорит: Смотрите, Карвер заявился сюда в первый учебный день с подружкой своего погибшего лучшего друга, моего брата. Интересно, он вообще подождал, когда кремируют моего брата, прежде чем начать к ней подкатывать?
У меня снова возникает ощущение, что все происходит как в замедленной съемке, но теперь это совсем не розыгрыш. Мне не до смеха. И впереди нет Блейка, незаметно стягивающего с себя штаны.
Я чувствую рядом присутствие Джесмин. Она что-то говорит, но я ничего не понимаю, в ушах стоит гул от приглушенных обрывков фраз, долетающих из толпы. Вот он… Похоже, в полном порядке… Разве вы не слышали…Девушка Эли… Не знаю ее имени… А затем я отчетливо различаю голос Адейр, перекрывающий шепот и бормотание толпы.
– Хорошо быть живым, правда? – обращается она к одной из своих подруг.
Внезапно я понимаю, что не могу представить себе здесь больше ни одного счастливого дня. Невидимая анаконда обвилась вокруг груди, изо всех сил сдавливая меня своими кольцами. От этой хватки мое сердце напрягается. Горло сдавливает. Испарина выступает на лбу, словно иней, покрывший мост. Во рту пересыхает.
А затем, словно меня подтолкнула невидимая рука, я невольно поворачиваю голову направо. И там, за стеклом витрины, где обычно выставляли награды студентов, картины маслом, рисунки, фотографии и другие творения, я вижу фотографии Блейка, Эли и Марса на черном траурном фоне, над которыми парит, переливаясь, призрачная серебристая надпись: «Памяти усопших». Посмотрите, что натворил Карвер. Это его лучшая работа. Разве не забавно, что единственным его произведением, оказавшим такое сильное воздействие на жизни людей, стало смертельное смс? «Вы где, ребята? Ответьте».
