– Легче, парень. Я тебя держу.
В поле его зрения возникло знакомое лицо с округлившимися от тревоги темными глазами.
– Коул, – воскликнула она с отчаянием. Коул, это я. Что с тобой?
«Саша».
Имя женщины, которую он любил, мгновенно вернуло Коула из забытья. Он осел мешком в руках Бродара Кейна, на него нахлынули чувство вины и стыд.
Джерек подошел к единственному адепту культа, оставшемуся в живых. Тот съежился на полу. Волк наклонился и стянул с его головы капюшон. Еще один старец, борода в грязи, нос картошкой со вздувшимися под кожей венами, похожими на лиловых червей. Подняв старца за шиворот, Волк подтащил его к котлу.
– Зачем? – рявкнул Джерек, показывая рукой на запертых в клетках пленников, полураздетых, истощенных, раздавленных ужасом.
– Голос из Долины, – произнес старец голосом, скрипевшим, как иссохшая листва, – донесся до нас. Он шептал нам.
– Эти мужчины – вероний, – сказал Кейн. – Какого рожна они варят невинных?
Он отпустил Коула и, подойдя к клеткам, подергал двери. Они были заперты.
– Вот, – произнес Айзек.
Фехд вытащил большой железный ключ из одеяния одного из убитых старцев и бросил его Кейну, который чуть не выронил ключ из подрагивавших рук.
Саша приблизилась к Коулу, чтобы утешить его, но он отпрянул в сторону. На сей раз настал черед Саши обидеться.
«Прошу, не прикасайся ко мне, – с горечью подумал Даварус. – Я чудовище».
Кейн отпер первую из клеток и помог выбраться из нее двум детям.
– Вы теперь в безопасности, – мягко проговорил он. – Что здесь произошло?
Старший из детей показал дрожащим пальцем на культиста, которого Волк держал сейчас над котлом. Мышцы руки Джерека вздулись от напряжения.
– Демоны забрали нас из наших домов, – сказал он дрожащим голосом. – Они привели нас сюда. А потом мудрые старцы… – Он осекся, ужас, исказивший его лицо, досказал остальное.
– Герольд развратил их, – произнес Айзек, глядя на трупы вероний. – Он давал этим людям дурные обещания, чтобы привлечь их на сторону своего хозяина. Принесение в жертву невинных помогало открыть двери в этот мир для еще большего количества демонов.
– Что он обещал вам? – мрачно просила Рана старца.
– Бессмертие, – с дрожью в голосе ответил тот, – вечную жизнь. Величайший дар.
Бродар Кейн повернулся к фанатику, его синие глаза превратились в щелки от ярости.
– Ни один дар не стоит жизни ребенка! – прорычал он.
– Принесение в жертву ребенка дает Безымянному больше силы, чем что-либо другое, – пояснил Айзек. – Оно питается возможностью. Нигде больше не найти столько потенциальных возможностей, как в ребенке.
Лицо Судьи помрачнело, словно его заставили призадуматься собственные слова.
Служительница Белой Госпожи проскользнула мимо них, не сводя глаз с детей, ее сломанная рука бесполезно висела вдоль тела. Пока все возились с пленниками, Коул смотрел на Нерожденную. К его крайнему удивлению, что-то влажное скользнуло по щеке служительницы и капнуло на каменный пол. Слеза.
Рука Джерека дрожала от напряжения. Вероний принялся выворачиваться из его хватки.
– Пощади меня! – причитал он. – Я искуплю свои прегрешения! Я могу измениться, я обещаю…
Волк сунул голову старца в кипящую воду, не обращая внимания на его вопли вперемешку с бульканьем и жуткую вонь ошпаренной плоти.
– Обещание ублюдка – сотрясение воздуха, – проскрежетал он и засунул старца в котел целиком.
– Что же нам с ними делать? – спросила Саша, кивнув в сторону оборванных и грязных пленников, которые жались друг к другу возле клеток.
Айзек смерил их взглядом бессмертных обсидиановых глаз.
– Они не могут идти с нами, – сказал он с сожалением. – Они замедлят наше продвижение.
– Они не могут оставаться здесь, – проговорил Кейн. – Бедолаг нужно отвести куда-нибудь в безопасное место. Тут такого нет, за исключением, быть может, «Искателя».
– Я отведу их туда, – заявила Нерожденная.
– Ты? – спросила пораженная Саша. – Ты – глаза и уши Белой Госпожи. Зачем тебе вмешиваться в судьбы пленников?
Нерожденная не ответила. Вместо этого служительница принялась собирать узников. Перед уходом Нерожденная обернулась к Саше.
– Если Танатес вернется, скажи ему… скажи ему, что я его жду.
Спутники спускались из пещеры по узкой тропинке, которая извивалась вдоль края хребта. Даварус Коул тащился в самом хвосте, слишком пристыженный, чтобы с кем-нибудь общаться. Его кожаная куртка была залита кровью – напоминание о бойне, которую он устроил в пещере. Недавно сломанный нос болел адски: каждый вдох превращался для него в сущее мучение. Он заметил, как вздрогнула Рана, посмотрев на него.
Он снова утратил контроль, позволив одолеть себя Похитителю. Если бы не Джерек, неизвестно, скольких бы он там лишил жизни. Возможно, он убил бы чародейку. Бродара Кейна. Сашу.
Его пальцы скользнули по украшенному рубином эфесу Проклятия Мага. Он не смог защитить юношу от вероний: они не использовали магию, но призывали себе в помощь духов земли, огня, воздуха и воды. Не лучше ль было бы, если б они с ним покончили прежде, чем вмешались остальные, подумал Коул. Его спас Айзек – поистине пасть ниже некуда.
Услышав шаги рядом, Даварус поднял голову. Бродар Кейн отстал от остальных, чтобы пойти вместе с ним.
– Ты в порядке, парень? – спросил он дружелюбно.
– Да нет, на самом деле.
Кейн кивнул.
– Ты там был сам не свой. Я видел, как воины под воздействием джхаэлда ведут себя так же – поддаются безумию и начинают убивать товарищей, пока огонь не уходит из крови, оставляя их наедине с мыслями о том, что же они натворили. Думаю, ты несешь в себе какое-то проклятье. Все эти дела с оживлением мертвецов…
Коул был не в настроении пускаться в разговоры, но старый воин обладал чем-то таким, что заставило его открыться.
– Это все Похититель, – сказал Даварус. – Мертвый бог во мне. Он понуждает меня убивать, ежесекундно и каждый день. Как мне с этим жить?
Кейн поразмыслил минутку.
– Ты убивал кого-то, о ком пожалел? Кого-то, кого точно не нужно было убивать?
– Не думаю. Я убивал, когда находилась под угрозой моя жизнь. Но потом чувствовал себя не слишком хорошо.
– И не должен был, – заметил старый горец. – Когда убийство начнет нравиться, ты поймешь, что пересек черту и никогда не сможешь вернуться.
Коул бросил взгляд на колено варвара.
– Тебя беспокоит нога? – спросил он.
