— Это правда, миледи, — добавил Эадульф, пытаясь успокоить ее. — Лучше вам подождать, пока все паломники начнут возвращаться в Кент и другие саксонские страны, и поехать с ними.
Не говоря более ни слова, настоятельница Вульфрун развернулась и ушла прочь с тем же презрительным видом, как и всегда.
Фидельма улыбнулась и потерла подбородок.
— Я ужасно сочувствую сестре Эафе, что ей приходится прислуживать такой поразительно надменной даме, — посетовала она уже не в первый раз. — Однако сам собою возникает вопрос: почему же настоятельница так стремится поскорее покинуть Рим, пробыв здесь всего неделю?
Эадульф недоверчиво усмехнулся.
— Может быть, по той же достойной уважения причине, которую на днях назвала ты, когда сказала, что тебе очень хочется домой, в родную страну.
Вздох нетерпения заставил обоих обернуться к Лицинию, о котором совсем забыли. Тессерарий дворцовой стражи явно скучал.
— Если мы найдем этих арабов, загадка будет решена? — предположил он.
— Как же мы будем их искать? — спросила Фидельма.
— В наших портах стоит множество торговых судов. В Риме живет много купцов из арабских земель. На берегу Тибра, в эмпории, среди рынков и амбаров, есть один квартал. Это самая убогая и грязная часть города. Там-то и обитают многие из них. Этот квартал называется Мармората.
— Мраморная? — спросила Фидельма.
Лициний кивнул.
— Да, в древние времена там была каменоломня, где добывали мрамор для строительства.
— Надо же, я не знал, — проворчал Эадульф, слегка недовольный. Он гордился своим знанием города с тех пор, как учился здесь.
— Сейчас туда не ходят без охраны, — пояснил Лициний. — Там живут в основном моряки со всех концов света, а особенно из Испании, Северной Африки и Иудеи. Часть квартала занимает огромная мусорная куча, где свалены битые или ненужные амфоры, черепки и тому подобное. Корабли разгружаются, а емкости местные купцы просто выбрасывают. Этот народ заботится только о своей прибыли, им нет дела до того, как они загрязняют город.
— Не стоит ли туда наведаться? — нетерпеливо спросил Эадульф. — Может быть, ты найдешь там твоих арабов?
Фидельма покачала головой.
— Это хорошо, что мы знаем о том, что такое место есть и что наши арабы могут быть оттуда. Но покуда я не вижу, как нам может пригодиться это знание. Я все равно не смогу снова узнать этих двух мужчин. Да и непонятно, зачем мне их искать. Ключ к разгадке — у Осимо Ландо, только он, наверное, может ответить нам, зачем брат Ронан мог общаться с арабами. Кстати, как раз пришло время вернуться тому стражнику, которого я посылала узнать о нем.
Тем же путем, что и вышли, они возвратились обратно в атриум. Там по-прежнему была суета и все так же толпились нетерпеливые сановники, безучастные стражники, священники, монахи и монахини, всех возрастов, национальностей и нравов. Фурий Лициний отделился от них и пошел узнавать, нет ли новостей об Осимо Ландо, а они направились в свою рабочую комнату рядом с комнатой военного коменданта.
Когда они пересекали зал, навстречу им через толпу пробирался скорбный брат Инэ. Вдруг лицо Фидельмы озарила улыбка, и она протянула руку, чтобы остановить его.
— Вы как раз тот самый человек, которого я собиралась искать, — сказала она ему.
Инэ остановился, недоверчиво хмурясь.
— Что вы хотели от меня? — осторожно спросил он.
— Вы уже много лет живете среди кентских монахов, не так ли?
Инэ согласился, озадаченно переводя взгляд на Эадульфа.
— Я вам говорил, что отец отдал меня в монастырь, когда мне было десять лет.
— Да, говорили. И вы, должно быть, много знаете о церкви в Кенте?
Инэ самодовольно ухмыльнулся.
— Трудно найти то, чего бы я не знал, сестра.
Фидельма улыбалась еще более ободряюще.
— Я слышала, что Саксбур, королева Кента, основала монастырь Шеппи. Это так?
— Да, так. Она заложила эту обитель двадцать лет назад, вскоре после того, как приехала к нам из страны восточных англов и вышла замуж за нашего короля Эорсенберта.
— Я слышала, ее отцом был Анна.
Инэ тут же подтвердил это.
— У Анны было несколько дочерей. Саксбур прониклась верой. Это благочестивая женщина, и ее очень любят в Кенте.
Фидельма доверительно приблизилась к нему.
— Скажите мне, Инэ, а любят ли настоятельницу Вульфрун так же, как ее сестру?
— Сестру! — Это слово прозвучало из его уст как ругательство. Затем он понимающе улыбнулся. — Когда Саксбур привезла Вульфрун в Кент, они были не настолько близки друг другу. Многие считают, что Саксбур совершила ошибку, сделав Вульфрун настоятельницей Шеппи.
— Как это понимать — не настолько близки друг другу? — спросила Фидельма.
На лице Инэ появилось хитроватое выражение.
— Сестра, вы когда-нибудь слышали о римском языческом празднике Сатурналий? Спросите у кого-нибудь, что обычно происходит на этом празднике, и сами решите загадку.
И, напустив на лицо прежнее меланхоличное выражение, Инэ удалился, оставив Фидельму в недоумении.
— Ну, — спросила она у Эадульфа, — что же происходит на празднике Сатурналий?
Эадульф смутился — ну почему он должен знать римские языческие праздники?
Фидельма вздохнула и двинулась дальше через атриум, Эадульф за ней.
— Насколько я понимаю, — заметил Эадульф, пробираясь сквозь толпу к дверям военной комендатуры, — единственная наша надежда — найти этих арабов. Только они могут помочь нам увидеть, что кроется за этой таинственной историей. Человек, ударивший тебя и укравший папирус и потир, был несомненно один из них или их сообщник.
— Из чего ты делаешь такой вывод? — поинтересовалась Фидельма, когда они вошли в комнату, служившую им оффициумом.
— Иначе зачем ему папирус на арабском языке?
— А зачем ему потир?
— Может быть, Ронан Рагаллах собирался продать им сокровища Вигхарда.
Фидельма остановилась, хлопая глазами.
— Эадульф, — сказала она. — Ты, Эадульф, иногда делаешь потрясающие интуитивные прыжки, пока остальные возятся с логикой.
Эадульф не мог понять, расценивать ли это как похвалу или как оскорбление. Он хотел попросить ее объясниться, но вдруг дверь распахнулась и вошел, спотыкаясь, Фурий Лициний с взволнованным лицом.
Не успела Фидельма спросить его о причинах волнения, как он выпалил:
— Я только что был у главных ворот, и оттуда выбежал настоятель Путток. Он меня не заметил. — Он сделал гримаску. — Надо думать, для иностранца один стражник почти не отличается от другого.
