— А сестра Эафа?
— Она живет в соседней от меня комнате, чтобы мне удобнее было вызвать ее к себе, когда она мне нужна.
— Сестра Эафа ваша служанка? — резко вмешалась Фидельма.
В ответ настоятельница снова громко фыркнула.
— Она одна из сестер в моей общине Шеппи. Она сопровождает меня в этой поездке и помогает мне.
— А, — невинно сказала Фидельма, — так же как и вы помогаете ей, когда нужно?
Эадульф поспешно подвинулся вперед и спросил:
— Вас ничто не беспокоило в течение ночи? Вы ничего не видели и не слышали?
Вульфрун повернулась к нему.
— Я уже сказала, — коротко ответила она.
— Я слышала, что когда стража схватила брата Ронана Рагаллаха, она подняла такой шум, что разбудила брата Себби, — заметила Фидельма. — И тем не менее вы ничего подобного не слышали?
На костлявых скулах настоятельницы Вульфрун проступил румянец.
— Вы не верите мне? — возвысила она голос. — Да знаете ли вы, девчонка из Ирландии, с кем вы разговариваете?
Улыбка Фидельмы стала шире — опасный знак.
— Я разговариваю с сестрой во Христе, и, как требует вежливость между равными перед Богом, я ожидаю ответа.
Настоятельница фыркнула снова, на этот раз это был настоящий взрыв.
— Я Вульфрун, дочь Анны, короля восточных англов. Моя сестра Саксбур — королева Кента, жена короля Эорсенберта. Вот кто я такая.
— Вы настоятельница Вульфрун из обители Шеппи, — невозмутимо поправила Фидельма. — Как только вы приняли постриг, вы стали частью Церкви и не имеете другого сана, кроме того, что даст вам Церковь.
Настоятельница Вульфрун стремительно выпрямилась. На мгновение она перестала теребить свой плат и уставилась на Фидельму, словно не веря своим ушам.
— Как вы смеете говорить со мною так? — прошептала она. — Я саксонская принцесса!
— Кем вы были, не имеет значения. Важно, кто вы есть сейчас, а сейчас вы служите Христу.
Вульфрун некоторое время сидела, открывая и закрывая рот. Наконец она взорвалась:
— Как вы смеете… вы, ирландская… ирландская деревенщина! Я принцесса Кента. А вы — вы вообще знаете, кто ваш отец?
Эадульф в ужасе видел, как щеки Фидельмы заливаются краской. В первый момент казалось, что ирландка вот-вот разразится настоящей бурей ярости в ответ на такое оскорбление, но потом Фидельма смогла сдержаться и откинулась на спинку стула, натянуто улыбаясь. Она заговорила, и голос ее был ровным и мелодичным.
— Мой отец, как и ваш, настоятельница Вульфрун, — это Господь, которому мы служим…
На тонких губах настоятельницы еще отчетливее отразилось презрение, но прежде чем она успела ответить, Фидельма продолжила:
— Тем не менее, если вас так заботят мирские дела, а не вера, которой вы должны быть преданы, позвольте сказать вам следующее. Моим земным отцом был Файлбе Фланн мак Айдо, король Кайсила и Манстера, и мой брат Колку сейчас правит там. Здесь нечем хвастаться, это не моя заслуга. Важно то, кто я сама. В данный момент я — защитник суда брегонов моей страны, которому дано поручение от военного коменданта и номенклатора этого дворца расследовать убийство.
Эадульф изумленно уставился на нее. Фидельма никогда прежде не упоминала о своей семье и происхождении. Монахиня все так же спокойно глядела на высокомерное лицо саксонской настоятельницы.
— Когда я вступила на путь служения вознесшемуся Христу, я приняла его учение о том, что все мы перед Ним равны. Знаете ли вы, как сказано в послании к Тимофею: «Богатых в настоящем веке увещевай, чтобы они не высоко думали о себе и уповали не на богатство неверное, но на Бога живого, дающего нам все обильно для наслаждения».
С искаженным от гнева лицом настоятельница Вульфрун вскочила, так что стул отлетел назад. Ее плат соскользнул, и стала видна шея. Фидельма чуть сузила глаза, когда ее взгляд уловил там багровый след — старый шрам от раны или язвы. Вульфрун бушевала, не замечая упавшего плата:
— Я отказываюсь сидеть здесь и выслушивать оскорбления от этой… этой…
Не находя слов, она развернулась и вылетела из комнаты. Фурий Лициний бессильно смотрел на все это. Эадульф сел и покачал головой.
— Теперь у тебя есть враг, Фидельма, — с сожалением произнес он.
Фидельма выглядела спокойной, только на щеках еще пылали пятна, а в ясных глазах плясали странные огоньки.
— У кого нет врага, у того никогда не будет и друга, — заметила она. — Можно судить о человеке по его врагам, и я бы предпочла, чтобы обо мне судили как о враге этой женщины, нежели как о ее друге. — Она повернулась к Лицинию: — Попытайтесь найти сестру Эафу и привести ее сюда втайне от настоятельницы Вульфрун.
Ошеломленный юный тессерарий вскинул руку, впервые салютуя Фидельме.
— Зачем втайне? — с удивлением спросил Эадульф, когда Фурий Лициний вышел.
— Вульфрун очень деспотична. Неужели это только глупость, или у ее надменности есть какая-то причина? Не пытается ли она скрыть что-то под маской наглого высокомерия?
Саксонец поморщился.
— Она хвалится очень влиятельной родней, Фидельма. Я бы на твоем месте был поосторожнее.
— Они имеют влияние только в саксонских землях. Я не собираюсь появляться там, когда уеду отсюда.
При мысли об ее отъезде Эадульф внезапно ощутил легкую тревогу и не мог понять отчего.
— В любом случае, — сказал он, — мне не кажется, что настоятельница Вульфрун добавила много нового в нашу копилку.
Фидельма была в раздумьях.
— Но зато она показала, что не готова открыться для разговора, и предпочла спрятаться за своим высокомерием. Не Овидий ли еще сказал, что лучший способ защиты — это нападение?
Эадульф хмурился, раздумывая.
— Но что она могла скрывать?
Фидельма усмехнулась.
— Это-то нам и предстоит выяснить.
Эадульф чуть кивнул. Потом сказал:
— Но какое значение для расследования может иметь то, что скажет Вульфрун?
Фидельма протянула к нему руку и положила ладонь на его предплечье.
— Кажется, ты просто повторяешь свой вопрос, Эадульф. Давай подумаем. — Она откинулась на стул. — Почему она так стремится защититься, что ей приходится нападать? Это просто такой нрав, или она знает что-то особенное?
Эадульф взглянул на нее растерянно и ничего не сказал.
— Я думаю, — продолжала она, помолчав, — я склоняюсь к тому, что дело в ее характере. Я слыхала об этом Анне, которого она называет своим отцом. Раньше он поклонялся Водену, а потом был обращен в истинную веру. Насколько я знаю, у него было несколько дочерей, и он стал таким пламенным христианином, что всех их сделал служительницами Христа. Известно, что бывает, когда отцы заставляют дочерей выбирать то, что угодно им, отцам, а не то, что выбрали бы сами дочери.
