— Огромные же это должны быть конструкции, если это — всего лишь одна из шестидесяти.
— Да, — согласился Эадульф. — Они значительно расширились во времена императоров Аврелия Антонина и Александра Севера.
Неожиданно они вышли в просторное помещение с длинными нишами в стенах. Некоторые ниши были пусты, некоторые же были заложены резным камнем.
— А здесь — склепы, — объяснил Эадульф. — Эти ниши называются локулусы, в них помещается тело. У каждой семьи был такой склеп, куда они хоронили умерших, он назывался аркосолия.
Фидельма не без восхищения рассматривала красивые яркие фрески, украшавшие склепы. На своде была надпись:
Hic congestajacet quaeris si turba Piorum, corpora Sanctorum retinent veneranda sepulchra…
— Если хочешь знать, здесь лежат тысячи блаженных, — перевел Эадульф на ирландский. — Эти высокочтимые гробницы хранят тела святых.
Фидельма была потрясена.
— Эадульф, это необыкновенно. Спасибо, что ты мне это показал.
— В Риме есть и еще более замечательные катакомбы, например, те, что под самим Ватиканским холмом, где покоятся Петр и Павел. А самый большой склеп — это гробница блаженного Каликста, папы и мученика, на Аппиевой дороге.
— Эадульф, я бы охотно посмотрела все это — но не сейчас, — вздохнула Фидельма. — Сейчас нам все-таки нужно поговорить о смерти Вигхарда.
Эадульф глубоко вздохнул, остановился, поставил свечу на каменный уступ, облокотился спиной на стену и скрестил руки.
— Почему ты так уверена в невиновности Ронана Рагаллаха? — спросил он. — Не потому ли, что он ирландец?
В неровном свете свечи глаза Фидельмы словно бы вспыхнули недобрым огнем. Эадульф увидел, как она резко вдохнула, и приготовился встретить ее гнев. Но ничего не произошло, она лишь тихо выдохнула.
— Нехорошо с твоей стороны так говорить, Эадульф. Ты достаточно хорошо меня знаешь.
Эадульф уже пожалел о своих словах, едва произнес их.
— Прости меня, — искренне сказал он.
Повисла неловкая пауза. Наконец Эадульф произнес:
— Но ты же не будешь спорить, что поведение Ронана говорит в пользу того, что он виновен?
— Конечно, — согласилась Фидельма. — Это очевидно… пожалуй, даже слишком очевидно.
— Не все убийства так запутаны, как убийство Этайн в Витби.
— Безусловно. Я и не утверждаю, что Ронан Рагаллах невиновен. Я хочу сказать, что, прежде чем установить его виновность, необходимо ответить на несколько вопросов. Давай рассмотрим их.
Она выставила ладонь, чтобы загибать пальцы.
— Согласно показаниям, Вигхард стоял на коленях, когда его задушили веревочными четками. Почему он мог стоять на коленях?
— Потому что он молился?
— И убийца смог проникнуть в его опочивальню, подойти к нему сзади, отнять у него четки и задушить его, прежде чем тот успел даже подняться с колен? Это по меньшей мере странно, не правда ли? Тогда придется поверить в то, что Ронан двигался бесшумно, как кошка. Мы, однако, знаем, что Ронан довольно грузный человек, к тому же склонный к одышке.
— Может быть, Вигхард пригласил Ронана к себе и… — начал Эадульф.
— И его попросили подождать, в то время как Вигхард, преклонив колени и спиной к нему, молился? Маловероятно.
— Хорошо. Но обо всем этом мы сможем спросить самого Ронана Рагаллаха, когда его поймают.
— Да. А пока у нас возникает вопрос: должно быть, Вигхард достаточно хорошо знал убийцу, если не опасался совершать при нем молитву таким образом? — заметила Фидельма. — Скажи мне как секретарь убитого: был ли Вигхард вообще знаком с братом Ронаном, не говоря уже о том, знал ли он его настолько хорошо, чтобы доверять ему?
Эадульф слегка приподнял плечо и опустил его.
— Не могу сказать, чтобы Вигхард знал Ронана, — признался он.
— Хорошо. Вот что еще меня смущает. Свидетели сказали, что, когда Ронан Рагаллах убегал из покоев Вигхарда, оттуда пропало золото, серебро и монеты. Предположили, что это и было одной из причин убийства.
Эадульф склонил голову, неохотно соглашаясь.
— Кроме того, мы услышали, — продолжала Фидельма, — что у брата Ронана ничего не было в руках, когда его видели в коридоре. Когда его задержали во внутреннем дворе, у него также ничего не было в руках. Стража провела обыск, но похищенного золота и серебра не обнаружила. Если Ронан убил Вигхарда и через несколько мгновений его увидели бегущим из покоев убитого, почему его видели без этих драгоценностей, которые, прямо скажем, занимают немало места?
Эадульф прищурился. Его раздражало, что он не понимает хода мыслей Фидельмы. Он усиленно думал.
— Потому, что Ронан убил Вигхарда раньше и забрал сокровища, — заговорил он через некоторое время. — Поэтому, когда Марк Нарсес нашел тело, оно уже было холодным. Или потому, что Ронан убил его раньше, а потом вернулся, чтобы что-то забрать, и его поймали. Или просто ему кто-то помогал.
Фидельма улыбнулась.
— Три возможных варианта. Есть еще четвертый. Он мог просто оказаться в неудачном месте в неудачное время.
Эадульф молчал.
— Выяснить это мы сможем только тогда, когда Ронана Рагаллаха поймают, — снова сказал он.
Фидельма склонила голову набок.
— Ты все-таки считаешь, что, пока его не поймали, нам не над чем подумать?
— Да, я согласен, что тут есть загадки. Но только брат Ронан…
— Ну, по крайней мере, по первому тезису мы с тобой согласны, Эадульф, — перебила она. — Скажи, а как ты смотришь на то, чтобы, покуда брата Ронана нет, продолжить наше дознание в другом направлении? А именно — допросить людей из ближайшего окружения Вигхарда и тех, кто общался с ним здесь, в Риме?
— Не понимаю, зачем… — начал сакс. Помолчал и продолжил: — Ладно. Думаю, в любом случае это не помешает.
Фидельма улыбнулась.
— Замечательно. Давай решим, кого мы будем расспрашивать, когда вернемся во дворец. Кто был в свите Вигхарда?
— Ну, для начала, я, его секретарь, — иронически усмехнулся Эадульф. — Ты довольно хорошо меня знаешь.
Фидельме это забавным не показалось.
— Глупец. Я говорю про остальных. В свите есть еще люди, кроме тебя, например, сестра Эафа и эта властная женщина — настоятельница Вульфрун, с которой мы имели великое счастье вместе плыть сюда из Массилии.
Эадульф нахмурился.
— Аббатиса Вульфрун, как ты уже поняла, надеюсь, особа королевской крови. Она сестра Саксбур, супруги короля Эорсенберта.
Услышав благоговение в его голосе, Фидельма недовольно повела бровью.
— Как только человек принимает постриг, он принадлежит только Церкви и у него нет иного сана, кроме того, в какой возведет его Церковь.
