– И что здесь страшного? – спрашивает уже она. Раздается звонок. Ассистентка Лив уведомляет ее, что время нашего сеанса истекает и на очереди следующий клиент.
На улице я ловлю такси и всю дорогу домой обдумываю ее последние слова. Наступает обеденное время. Сую в микроволновку спагетти с сыром. Через пару минут микроволновка назойливым звонком сообщает мне, что обед готов. Беру тарелку с едой и бреду в гостиную, поближе к телевизору, устраиваюсь на своем новом диване яркого рубинового (вырви глаз!) цвета, зажав в руке вилку. Умом я понимаю, что в стратегии, выбранной Лив, есть свой резон. Потому что когда ты теряешь, причем в прямом смысле этого слова, свою голову, когда выживаешь в ситуации, в которой невозможно выжить, то для того, чтобы восстановиться, нужно прежде всего докапываться до самых глубин своего «я», до самого-самого эпицентра своего сознания. Для чего следует максимально сосредоточиться на самой себе, а не на ком-то другом. Скажем, на отце. Но мне проще как раз наоборот. Вот в чем беда. Конечно, я изменилась. Кто бы спорил. Стала менее категоричной в своих суждениях, я даже получаю удовольствие от заново обретенной жизни, я перетрясла вверх дном свою гостиную и весь свой гардероб, и все же… И все же я продолжаю топтаться на месте в главном: где была, там и осталась.
Ковыряю вилкой макароны. Вот Андерсон, к примеру. Он сейчас мучается чувством вины, что выжил, а остальные погибли. А что чувствую я? Задумываюсь. Пожалуй, я чувствую себя потерянной. Да, именно так. Потерянной в этом мире. Наверное, это чувство возникло во мне прежде всего потому, что я не помню собственного прошлого. Все вокруг меня, и Рори, и Питер, и Тина Маркес, и моя мать, все рассказывают мне о том, какой я была. То есть какой я была, по их мнению. А откуда им знать, какой я была на самом деле? И кто знает? Разве можно составить целостную картину своей прошлой жизни на основе разрозненных впечатлений тех, кто был рядом с тобой? Вот в школе, к примеру, за мной утвердилось прозвище Снежная королева. А почему именно Снежная королева? Неужели я и в самом деле была такой? Но не всегда же я была непреступна и холодна, как лед. Было же во мне и что-то другое?!
Я отставляю в сторону пластиковый контейнер и иду к телефону.
Мама отвечает лишь на третий звонок. Говорит, запыхавшись, словно откуда-то бежала. О господи! Неужели я прервала их очередное занятие сексом?
– Слушаю тебя, дорогая!
– Мама, ты сейчас сильно занята?
Мама колеблется с ответом.
– Немножко. – Я слышу на заднем фоне голос Тейта. – Но для тебя, дорогая, у меня всегда найдется время. – Она прикрывает трубку рукой и что-то вполголоса говорит Тейту.
– Я помешала твоим занятиям йогой?
Пожалуйста! Пожалуйста, господи, сделай так, чтобы это была йога.
– Пожалуй, это можно назвать и йогой, если для тебя так проще.
Все понятно. Снова я вляпалась и сижу по уши в дерьме.
– Послушай, мама. Я тут на днях пересеклась с Тиной Маркес.
– С Тиной Маркес? – переспрашивает меня мама удивленным тоном, повышая голос по крайней мере на один децибел, как это бывает, когда человек пытается вспомнить чье-то имя. – А, это та девочка из хорового кружка, с которой ты училась в старших классах? Я уже ее совсем не помню. Хотя нет! Это не совсем так. Ведь время от времени я сталкиваюсь на рынке с ее матерью. Каким позором была та давняя история…
– Какая история? И почему позорная?
– Хотя нет. Самая обычная история без каких-либо серьезных последствий. Проехали и забыли. Пусть себе живет на здоровье. Как будто нельзя наслаждаться жизнью, когда тебе уже за шестьдесят. Впрочем, если бы я сейчас принялась рассуждать о том, что переживаю лучший период в своей жизни, то ты бы меня и слушать не захотела.
– Но я тебя слушаю, мама. Так за что она взбеленилась на тебя? За твои занятия спиритизмом? Колдовские амулеты? За что?
Пауза. А потом я слышу в трубке обиженный голос мамы:
– Но почему ты всегда и во всем перечишь мне и делаешь все наперекор?
Кажется, она намерена обрушить на меня свою очередную обличительную речь, но я тут же пресекаю эту попытку:
– Как бы то ни было, а Тина Маркес сообщила мне кое-что любопытное. Оказывается, папа возвращался домой, чтобы поприсутствовать на церемонии по случаю окончания школы. По случаю моего окончания. Само собой, я услышала об этом впервые. Так это правда или нет?
Я слышу тяжелый вздох на другом конце провода. Наблюдаю за тем, как меняются цифры на часовом дисплее. 7.33, потом 7.34. Потом бросаю взгляд на свои макароны. Они уже успели остыть и слипнуться. Еще один вздох в трубке.
– Не могу сказать ничего определенного. Никто толком ничего не знает.
– Но ведь такое было вполне возможно?
– Едва ли. Я в это не верю. В любом случае я бы точно знала. Когда проживешь с мужчиной целых семнадцать лет, то такие вещи тебе всегда известны наверняка.
– Но ты же до последнего не знала, что папа нас бросит. Откуда тебе было знать, что он возвращался в наш город?
– Говорю же тебе, я бы знала, и точка! – По голосу матери я понимаю, что ее терпение уже на исходе. – Жена всегда знает о таких вещах. Он бы сообщил мне, захотел бы увидеться с тобой и Рори. А тут пронесся по городу, как метеор, и даже не снизошел до того, чтобы навестить нас и объяснить жене и детям причину своего ухода.
– Так ты полагаешь, что жена всегда в курсе того, что вытворяет ее муж? – спрашиваю я ровным тоном. – Довольно странное заявление, тебе не кажется? То есть, по-твоему, я должна была знать о Питере. И не просто знать, но и помешать ему спать с этой красоткой Джинджер.
– Ах, Нелли Маргарет! Прошу, не лови меня на слове. И пожалуйста, не переводи разговор на личности. Повторяю еще раз. Я бы знала. И потом, все эти сплетни не имеют никакого отношения ни к тебе, ни к Питеру. Если он был уж таким заботливым и внимательным отцом, что даже явился на твой выпускной, – еще один раздраженный вздох в трубке, – то подумай сама хорошенько! Почему же он не объявился сейчас, после всего, что с тобой случилось? Коль скоро, по-твоему, он так о тебе печется…
Что-то острое вонзается в мою грудь. Сильная боль, мешающая сделать полноценный вдох. Сердце!
– Да? – говорю я, потому что это единственное, что я могу вымолвить. А ведь и в самом деле. Мне как-то и в голову не приходило до сего момента, что отец никак не отреагировал на случившуюся трагедию. И сейчас его тоже нет рядом со мной. То есть он никак не выказал своих чувств ко мне даже после… после всего этого кошмара.
– Послушай! – верещит мама в трубку. – Я всегда несу всякую чушь, когда на взводе. Твоя сестра Рори, кстати, унаследовала эту нехорошую привычку от меня. Тоже болтает много лишнего. Мы обе не умеем держать язык за зубами, когда это надо. Прости! Мне не стоило говорить так. – Короткая пауза. – Но раз я все же сказала, то будем считать сегодняшний разговор своеобразным катарсисом в наших отношениях. Дорогая, повторяю снова и снова. Пусть все идет как идет. Не вороши прошлого. И ему тоже позволь жить, как ему заблагорассудится. Ушел, пусть идет себе на все четыре стороны. Процесс твоей реабилитации протекает просто великолепно. Ты с каждым днем крепнешь и обретаешь вкус к жизни, твоя семейная жизнь тоже мало-помалу налаживается. Ты вернулась в галерею. По-моему, жизнь прекрасна. Зачем желать лучшего?
