– Тогда вперед к развлечениям, мой друг! Сам я на сегодня завязал с выпивкой, но все равно встретимся в баре, – шутит Андерсон.
Я ласково глажу Питера по плечу, и он с радостью устремляется к стойке, где уже выставлены бокалы с мартини.
– Вижу, отношения у вас развиваются нормально, да? – интересуется у меня Андерсон, когда мы с ним занимаем позиции по обе стороны двери и замираем на своих местах в ожидании гостей. – Во всяком случае, глядя на вас со стороны, другого не подумаешь.
– Да, все нормально. Нормально стабильно, я бы сказала, – отвечаю я.
Пожалуй, именно так и можно охарактеризовать наши отношения с Питером на их нынешнем этапе: нормально стабильные. Конечно, ни о какой такой заоблачной любви речи нет и быть не может в принципе. Но да, отношения стабильные. И мы работаем над собой, ищем точки соприкосновения, и все такое. Сбываются пророческие слова мамы, сказанные в госпитале, когда она вывезла меня прогуляться на залитую ярким солнцем улицу после стольких дней заточения в палате. Кажется, я снова научилась доверять своему мужу. Ну не всецело пока, не всем сердцем и душой, но все же. Я даже могу надеяться на то, что в один прекрасный день мое доверие к нему восстановится полностью. И тогда я отдам ему всю себя без остатка. Но что, если он сам не захочет взять меня всю без остатка? А я сама не стану его упрашивать, не захочу, чтобы он и дальше оставался со мною рядом? Я украдкой осматриваю зал. Все очень гламурно, как, впрочем, и должно быть в подобных случаях. Но почему-то во мне нет ощущения праздника. Такое чувство, как будто какая-то моя часть и вовсе отсутствует.
– Вы полагаете, вся это так важно? – спрашиваю я Андерсона.
– Важно что? Жизнь, галерея или что другое?
– Нет, вот этот прием и все, что с ним связано. Столько шумихи вокруг того, чтобы продать картину или две. Кому это надо?
– Коллекционерам живописи. Художникам. Рискну предположить, что когда-то это было важно и для вас.
– А вот моему отцу никогда не нужна была подобная суета. За всю свою жизнь он не продал ни одной своей работы, никогда не торговал своим именем. Не занимался художественной проституцией.
«Откуда тебе знать, чего хотел твой отец на самом деле?» – слышу я немой вопрос Лив, хотя ее и нет рядом. И в ее упреке есть свой резон. Да, я не знаю. И не знала, должно быть. Но почему все, что связано с отцом, для меня так важно сегодня? Почему именно о нем я хочу узнать в первую очередь?
– Что значит торговать своим именем? – возражает мне Андерсон. – Есть люди, которые любят искусство, обожают живопись. Что плохого в том, если они захотят купить понравившееся им полотно и повесить его у себя дома? А что касается проституции, то подождите немного. Вы же еще не видели тех фильмов, в которых я снимался.
– Туше! – улыбаюсь я. Вижу Рори, которая движется в нашем направлении. Но вдруг она передумала, резко развернулась и устремилась в сторону бара. Андерсон тоже наблюдает за ней. – Сестра сегодня не в духе, – замечаю я.
– Просто, наверное, не привыкла к подобным перегрузкам. – Андерсон слегка пожимает плечами. – Это, знаете ли, как в кино. Тебя вдруг ни с того ни с сего приглашают на главную роль, а ты в глубине души понимаешь, что еще пока не готов к таким испытаниям.
– Тогда поговорим о вас.
– А что про меня говорить? Я – актер, и этим все сказано. Мы, актеры, стараемся помнить об этом почти всегда. – Андерсон изображает на лице фирменную голливудскую улыбку, обнажая все тридцать два белоснежных зуба. – А тут еще мой агент старается, постоянно понукает: «Поспеши! Лови момент! Не упускай свой шанс!» Наверное, в чем-то он прав. И все его советы дельные. Их можно применить и ко мне, и к Рори, и к вам тоже. Ко всем!
– Итак, вы поспешили, и в результате вас пригласил Спилберг для участия в своем новом фильме.
– Получается, что так. – Неожиданно он тяжело вздыхает и неуверенно добавляет: – Вы помните Стивена Кэлхуна? Того юношу, заявленного в списке пассажиров на наш рейс?
Я непроизвольно щурюсь. Смутно. Очень смутно! Бог мой! Я уже успела забыть всех этих людей, все сто пятьдесят два человека.
– Ему еще и двадцати не было, – продолжает Андерсон. – Осенью он должен был начать учиться в Дьюкском университете в Дареме. Получил стипендию по линии баскетбольной лиги. Совершенно уникальный парень! Основал фонд помощи детям из неблагополучных и бедных семей. Сам выпекал собачьи галеты и продавал их, чтобы заработать деньги для своего фонда.
– Впечатляет. Особенно если он это делал по велению души.
– Именно так! Его родные связались со мной, спросили, смогу ли я в память об этом юноше продолжить его дело. Подхватить, так сказать, факел, а потом передать эстафету кому-то еще. Не дать угаснуть мечте Стивена. – Андерсон опирается на стену. – И конечно, я хочу сказать «да». У мальчишки ведь было все, весь мир лежал у его ног, и вся жизнь была впереди. А ему хотелось чего-то большего. Мечтал зажечь своими идеями людей, объединить их вокруг добрых дел. Однако когда мой человек по связям с общественностью сообщил об этом послании его родителей, то я сразу подумал: «Опять пристают с просьбами о помощи. И кто там следующий?» – Он начинает усиленно растирать виски. – Дело дрянь! Я уже целиком вписался во все голливудские стереотипы.
– Нет! Никуда вы еще не вписались, – говорю я и трогаю его за руку. – Мы с вами еще только нащупываем свой путь в этой новой для нас жизни.
Я снова принимаюсь изучать список гостей. Все имена для меня чужие. Кто эти люди? Друзья, клиенты? Скоро они появятся здесь, ринутся ко мне. Приветствия, объятия, поцелуи, как будто ничего и не случилось. Нет, не все! Найдутся и такие, кто будет, потупив глаза, говорить тихо-тихо и при этом задавать вопросы, слишком личные, слишком интимные, что ли. А я стану отвечать на эти вопросы, нацепив на лицо фальшивую улыбку и пытаясь ответить так, чтобы не сказать ничего.
– Прошу простить меня, Нелл! – Поднимаю глаза и вижу корреспондентку, кажется, ту самую, которая караулила меня в толпе других журналистов в тот день, когда я приехала в галерею на вечер, устроенный в мою честь. – Мы… мы с вами встречались в прошлом месяце здесь, когда вы появились на приеме по случаю вашего возвращения в Нью-Йорк. У вас найдется сейчас пара минут для разговора со мной?
– Пейдж! – окликает ее Андерсон, и она тут же округляет глаза от удивления, словно только что заметила его. – Сейчас не время для таких разговоров.
– Что? Ах, бог мой, Андерсон! Я же не к тебе пристаю. Я специально приехала сюда, чтобы встретиться с Нелл Слэттери.
– Прошу любить и жаловать! Пейдж Коннор собственной персоной. Работает на «Пост», – поясняет мне Андерсон таким тоном, как будто эта Пейдж Коннор – садистка какая, которая только тем и занимается, что отрезает маленьким щенкам головы.
– Рада познакомиться с вами, Пейдж! – говорю я любезным тоном и продолжаю водить пальцем по списку приглашенных, выискивая ее имя, а потом добавляю с некоторым сомнением в голосе: – Но в этом списке вас нет. Простите, я должна переговорить с сестрой, прежде чем разрешить вам войти. – Я виновато пожимаю плечами. – Надеюсь, вы не возражаете? Она тут рядом, в двух шагах. Ведет презентацию.
