Я иду пешком еще несколько кварталов и уже издалека вижу Саманту, которая призывно машет мне рукой. Первая реакция на мой берет: она смеется. Потом осторожно гладит меня по руке и выносит свой вердикт.
– Очень мило!
– Как видишь, работаю над своим новым образом, – отвечаю я, контролируя свою реакцию. На самом деле мне чертовски хочется сорвать с головы эту дурацкую беретку и зашвырнуть ее куда подальше. Чтобы она летающей тарелкой понеслась от меня прочь вдоль по Третьей авеню.
– Нет! Правда, смотрится очень мило, – снова повторяет Саманта. – Что-то в этом есть новое. И необычное.
Я слегка приглаживаю берет правой рукой, словно подтверждая, что он и впредь останется на своем законном месте, то есть на моей голове, и мы обе торопимся проскользнуть сквозь вращающиеся двери на встречу с Тиной Маркес, подругой, у которой я надеюсь выведать ответы на мои вопросы.
– Я только хочу сказать, – мнется Саманта, пока мы поджидаем кабинку лифта. – Знаешь, ты ведь с Тиной не была особо близка. Во всяком случае, на протяжении всех тех лет, что мы с тобой дружим. Когда мы с ней тогда столкнулись в «Балтазаре», то ты с трудом нашла в себе силы обменяться с нею парой фраз о всяких пустяках.
– А зачем ты мне это говоришь?
– Затем, чтобы ты не возлагала слишком большие надежды на свой нынешний разговор с нею. Только и всего. Вижу, ты буквально паришь в воздухе от возбуждения. Остынь и опустись на землю.
– Это у меня из-за берета такое настроение, – говорю я, когда мы заходим в кабинку лифта. – Согласись, в нем есть что-то, что возбуждает фантазийные настроения. А так – заверяю тебя, я пока еще не летаю.
Я нажимаю на кнопку нашего этажа.
– Нелл! Я серьезно говорю, – обижается Саманта.
– Знаю-знаю. Но я же сама звонила ей. Я ей позвонила, понимаешь? А зачем? Что мне от нее было нужно? Вдруг это что-то важное? Вот это мы и узнаем совсем скоро.
– Только прошу тебя! Будь осторожна.
Последнюю фразу Саманта произносит со смехом, и мы обе сосредотачиваемся на том, что следим, как мигают огоньками цифры, обозначающие этажи.
– Что-то не вызывает она у меня особого доверия. Из всех, кого я знаю… Вот я и говорю тебе…
Но я уже не успеваю отреагировать на последние слова Саманты, лифт тормозит, открываются двери кабинки, и мы выходим на площадку. Я смотрю влево и вижу, как Тина выскакивает к нам навстречу из офиса через две двери от нас. Белокурые волосы развеваются за спиной, шея укутана шарфом, безупречные формы плотно упакованы в кашемировую тройку пурпурного цвета. Типичная героиня ситкомов из девяностых годов, красивая, свежа, как роза. Словом, ходячая звезда экрана. Так и брызжет энергией.
– Ах, Нелл! – восклицает она, запыхавшись. Такое впечатление, что она примчалась на встречу с нами бог знает из какого далека. Впрочем, вполне возможно, она бежала откуда-то снизу, не став дожидаться лифта. – Я так рада, что ты в конце концов передумала и решила сама прийти ко мне!
Она хватает меня за обе руки, а потом отступает назад.
– Красивый берет. Шик! Самый настоящий шик. Шикарная вещь.
Меня снова охватывает чувство неловкости. Обе приятельницы сразу же заметили мою довольно вульгарную попытку выйти из своего прежнего образа, и обе сделали вид, что не поняли, в чем смысл моих приобретений.
– Ты помнишь Саманту? – спрашиваю я у Тины. – Вы с ней виделись в пиццерии недавно.
– Конечно! Рада вас видеть снова, Саманта, – отвечает Тина и обменивается с моей студенческой подругой твердым, наверняка профессионально отработанным рукопожатием. Но в избыточном сотрясании рук есть что-то карикатурное. Столь чрезмерное проявление радости кажется неестественным. Я поднимаю голову, мои внутренние датчики перенастраиваются на получение новой информации.
– То есть получается, что вы знаете друг друга со школьных лет. Чуть ли не росли вместе, – говорит Саманта, пока мы все втроем следуем в офис Тины. Я разглядываю пол, обозреваю небольшие помещения, похожие на отсеки. Работа кипит. Все трудятся как пчелки, уткнувшись в экраны своих компьютеров, почти у каждого клерка в ухе торчит наушник телефона. Смотрю внимательно по сторонам, жду, когда раздастся мой внутренний звонок, оповещающий, что кое-что мне здесь знакомо. Пока никаких сигналов.
– Как правило, лучшими друзьями и подругами обзаводятся на первом году учебы, – отвечает Тина. – Потом число подруг только уменьшается. Но, как это часто бывает, после школы… все мы разлетелись кто куда. Виделись редко.
– Все нормально, Тина! – подаю я голос. – Я знаю, что сильно изменилась. Можешь не щадить моего самолюбия.
– Ничего ты не изменилась! – бурно протестует Тина. – Какой была, такой и осталась. А ты всегда была такой… Словом, я восхищалась твоей стабильностью. Ты всегда занималась только тем, что тебя интересовало. И тебе было наплевать на все школьные правила и регламенты.
Тина жестом предлагает войти в открытую дверь. Входим и сразу же усаживаемся в два кожаных кресла прямо напротив ее рабочего стола. За спиной Тины открывается вид на город и огромное небо до самого горизонта.
– Ты повзрослела гораздо раньше нас, – продолжает она свой монолог. – Тебя мало занимали наши подростковые развлечения, всякие там танцульки, вечеринки, клубы. – Тина умолкает и задумывается на минуту. – Хотя в классе седьмом-восьмом ты была у нас самой настоящей звездой. Главной солисткой в нашем хоровом кружке. А потом все бросила. Перестала ходить на репетиции. Все это тебе разонравилось, что ли. И дальше если уже и пела когда, то только в случаях крайней необходимости. А ведь пение было для тебя всем. Ты могла петь даже во сне.
Правда!
Тина весело смеется.
– А ты знала моего отца? – спрашиваю я, даже не задумываясь. Но ведь Лив просила меня пересмотреть свое отношение к родителям. Даже умоляла. А что, если во мне не случилось никаких перемен? И экстравагантный берет – это всего лишь витрина, за которой ничего нет.
– Не очень хорошо, – отвечает Тина несколько натянуто, и ее лицо заметно мрачнеет. – Конечно, мы все знали о его существовании, но он нечасто мелькал на нашем горизонте. После нашей с тобой встречи в пиццерии я позвонила маме и тоже поинтересовалась у нее о твоем отце. Потому что я не могла его даже вспомнить, и это удивляло. Мама сказала, что твои родители до последнего тщательно скрывали от всех, что у них в семье разлад. А потом он взял и ушел от вас. Еще вчера был дома, с вами, а на следующий день его и след уже простыл. Она добавила, что после этого твоя мать словно немного помешалась.
Я вижу, как глаза Тины округляются от ужаса.
– О черт! Что я несу! Нет чтобы язык прикусить. У меня порой случается самое настоящее словесное недержание.
– Я это уже заметила, – отвечаю я почти великодушным тоном. – Продолжай! Я на тебя не обижаюсь.
– Кое-что мне мама рассказала из того, что ты, быть может, и не знаешь. То есть знала когда-то, а теперь забыла. А может, и не знала…
