– Меня уже предупредили, что вы должны были здесь появиться. Это телевизионщики постарались? Я имею в виду «Портреты американцев».
За левым плечом Джаспера я вижу маму. Она буквально пожирает нас глазами, и вид у нее при этом такой, будто она старается не смотреть в нашу сторону, но все равно смотрит и не может отвести взгляд. Он на секунду отворачивается назад и встречается с ней глазами, делает приветственный взмах рукой, весьма сдержанный, впрочем. Мама испуганно вздрагивает и тут же исчезает из виду.
– Не важно, кто постарался! – Джаспер снова поворачивается ко мне. – В любом случае для меня быть здесь сегодня – это большая честь. Я бы даже сказал, привилегия.
Я молча киваю, принимая его заявление как должное.
– У меня к вам столько вопросов! – начинаю я с места в карьер.
– Буду счастлив ответить на все!
– Как давно я вас… знаю? Знала… Я имею в виду, в той прошлой моей жизни… С детства?
– Пожалуй, вы и не должны были помнить меня. Я ведь не видел вас очень много лет… Можно сказать, целую вечность.
Джаспер умолкает, видно, пытаясь сориентироваться по срокам.
– Да! Так оно и есть! Последний раз я видел вас тем летом, когда он ушел из семьи. Боже мой! – Джаспер тяжело вздыхает. – Как же давно это было! – Он растерянно оглядывается по сторонам, словно вдруг почувствовав, что он тут лишний и оказался на этом сборище совершенно случайно. Но тут же спохватывается и продолжает говорить дальше: – Однако не важно, сколько лет прошло с момента нашей последней встречи. Потому что когда мне позвонила Нэнси, тоже моя старинная приятельница и очень милая женщина она как раз работает в программе «Портреты американцев», – то я немедленно согласился встретиться с вами. Исключительно для того, чтобы сказать вам, как много вы значили для него. Он был бы в отчаянии, узнав, что вы его совсем не помните. Не помните своего детства, всех тех счастливых лет, которые провели вместе с ним. Когда-то я пообещал ему, что буду присматривать за вами, помогать, если нужно… К сожалению, свое слово я не сдержал, отошел в сторону… но, несмотря ни на что, я все равно решил во что бы то ни стало сегодня лично засвидетельствовать вам свои добрые чувства… Хочу, чтобы вы знали…
Он поправляет очки на переносице, и я успеваю заметить, что глаза у него зеленые-зеленые. Наверняка лет тридцать тому назад этот мужчина был неотразим. Скорее всего, он тоже художник. Вон какие у него крепкие руки. И весь его облик, он какой-то земной… Даже немного грубоватый. Представляю себе, как они вдвоем, на пару с отцом, зажигали в молодости, будоража мир своим талантом. И чувствую мгновенный укол в груди, такой не вполне приятный укол зависти при мысли о том, что вот умели же люди жить так, как им хочется, не обращая внимания ни на кого. И не просто жили, но и прославились к тому же!
– Спасибо вам! Если честно, я действительно многого не знаю! – говорю я и одновременно обдумываю то, что только что услышала из уст Джаспера. – Получается, что вы были осведомлены о том, что отец уходит? Бросает… нас? Признаться, вы первый человек, кто заговорил откровенно со мной на эту тему. То есть назвал вещи своими именами…
Мой собеседник откашливается, прежде чем начать говорить.
– Ну я бы не сказал, что я был… осведомлен о его планах напрямую. Никаких откровенных высказываний на сей счет он не делал. Скорее я догадывался о предстоящем разрыве… интуитивно чувствовал… Он… он долго боролся. Именно так! Отчаянно боролся с самим собой, пытаясь приспособиться к тем регламентациям, всегда слишком прямолинейным и узким…
– Прямолинейным и узким? – перебиваю я папиного друга. – То есть, по-вашему, что это значит? Существовать в рамках закона или вести размеренную жизнь женатого человека в браке с моей матерью?
– Последнее! – Он улыбается, и я тоже стараюсь изобразить на своем лице улыбку. Только у меня это плохо получается. Потому что мало смешного в этой давней семейной истории. – Все эти условности – они буквально разрушили его. Традиционное общество, не раз повторял он мне в наших с ним разговорах. А некоторые мужчины категорически не созданы для такой жизни. А тут еще и слава, и известность…
Джаспер энергичным движением руки рассекает воздух.
– Словом, в один прекрасный день он понял, что с него хватит, что он сыт по горло всеми этими удушающими условностями, а потому, когда он полунамеком заявил мне, что… уходит, я не стал уточнять, что и как. Ведь его слова могли означать что угодно. К примеру, решил свести счеты с жизнью или просто круто изменить свою жизнь.
– То есть вы даже предполагали, что он может совершить самоубийство? – Я почувствовала, что задыхаюсь, что мне катастрофически не хватает воздуха. Такая своеобразная эмоциональная реакция организма, спровоцированная скрытыми в глубинах моего сознания воспоминаниями. Да, я не могу сейчас их воспроизвести, достучаться до тех уголков памяти, где они хранятся, но они есть!
Я вижу, как резко дергаются у него плечи, словно от удара. Но вот он, кажется, уже вполне овладел собой и готов ответить, но в эту самую минуту ко мне подбегает мама. Она почти отталкивает меня в сторону. Красное вино из бокала, который она держит в руке, тонкой струйкой льется на мое светло-серое платье.
– Боже! – восклицаем мы одновременно.
Джаспер осторожно берет маму за локоть, но она тут же вырывает свою руку, делая вид, что не замечает его присутствия.
– Здравствуй, Индира! – здоровается он с нею. – Рад видеть тебя в добром здравии.
Она поднимает на него глаза и изображает на лице фальшивое изумление. Дескать, а я вас и не приметила!
– Ах, это вы, Джаспер? Джаспер Аэронс! Я вас даже не узнала! Столько времени прошло…
Все мы трое отлично понимаем, что это – ложь, но продолжаем разыгрывать перед остальными глупейшую комедию. Чтобы хоть как-то разрядить ситуацию, Джаспер отходит к столику с закусками и заимствует у официанта несколько салфеток. Я трогаю стремительно расползающееся по ткани пятно. С этим надо что-то делать. И немедленно! Пока я окончательно не приобрела вид человека, в которого только что стреляли. Ничего себе шуточка! Жертва покушения на вечере, устроенном в ее честь!
– Послушайте! – успевает сказать мне Джаспер перед тем, как я намереваюсь укрыться в одном из служебных помещений галереи для того, чтобы без свидетелей привести себя в божеский вид. – Хочу, чтобы вы знали! Он бы очень хотел, чтобы вы снова обрели полноценную жизнь и были счастливы! Ведь он любил вас больше всего на свете! Понимаю… Сейчас вы этого не помните… но постарайтесь хотя бы не забывать о том, что я вам сказал.
Я мысленно прокручиваю его слова еще раз, уже сидя в своем прежнем кабинете, куда меня препроводили. Я предусмотрительно прихватила с собой бутылку содовой, стащив ее прямо со стойки бара. И вот теперь сижу, промокаю пятно бумажными полотенцами, обдумываю слова Джаспера. В кабинете тихо. Шум и гам, царящий на вечере, остался там, внизу, за закрытыми дверями моего кабинета. Рабочее кресло издало протяжный писк, когда я уселась в него. Добро пожаловать в старую жизнь! Я внимательно разглядываю обстановку. Массивный письменный стол, внешне непритязательный, но сочетающий в себе элементы антикварной мебели с современными офисными удобствами. В левом углу стола возвышаются три аккуратные стопки бумаг. Скорее всего, контракты, догадываюсь я. Рядом с принтером валяется с десяток писем, полученных по электронной почте. Наверняка ничего серьезного. Обычная почтовая макулатура. Бесконечная череда воззваний и обращений от начинающих художников, искренне убежденных в том, что мы с Рори способны изменить их творческую судьбу и их будущее как художников, если предоставим им бесплатное место для экспозиции своих творений на стенах нашей галереи.
