– Жизнь берет свое и разводит всех в разные стороны. Слишком много дел! – говорит она с некоторым сожалением в голосе, будто это она одна во всем виновата. – Ты вечно торчишь допоздна в этой своей галерее. Я постоянно мотаюсь по работе то в Лондон, то в Гонконг; у других девчонок проблемы с тем, что не на кого оставить детей, няньки в дефиците и прочее.
Голос Саманты дрожит, еще немного – и расплачется, чего доброго. Боже милосердный! Этого еще не хватало! Пожалуйста, не плачь! Меньше всего на свете я хочу, чтобы меня публично оплакивали, да еще в моем присутствии!
Но кое-как Саманта справляется со своими слезами, берет меня за руку и задушевно произносит.
– Давай впредь видеться чаще! Ладно? Не будем допускать тех ошибок, которые мы совершали в прошлом. Станем лучше!
Я соглашаюсь. Мы почти одновременно извлекаем на свет божий наши телефоны и забиваем в них время для нашей очередной встречи. Хотя я сильно подозреваю, что уже никогда нам не стать лучше. Песенка стара, как мир. И мотивчик прежний. Разве что поменялись средства самовыражения. Новые гаджеты подоспели. Но с меня, кажется, хватит! В противном случае я действительно рискую влезть в старую шкуру со всеми вытекающими отсюда последствиями. Нет, нет и еще раз нет! Все в моей жизни будет по-другому! Сама моя жизнь должна стать другой!
– Я едва ли способна узнать кого-то из собравшихся, – честно признаюсь я Рори, когда она подает мне содовую. – Но приятно тем не менее осознавать, что тебя так любят. И все готовы прийти тебе на помощь, поддержать… Это очень трогательно.
– Ничего себе! – с неподдельным изумлением в голосе восклицает Рори. – Вижу, насмотрелась в своей больнице телешоу Опры Уинфри. Раньше ты никогда так не рассуждала.
Я вижу, что от удивления у сестры даже глаза вот-вот готовы выскочить из орбит.
– Зато раньше я узнавала всех! – парирую я в ответ.
– Нет! Я имею в виду эти твои рассуждения о любви. Звучит почти сентиментально.
Рори энергично встряхивает кудрями, беря курс на очередную порцию гостей. Что-то в ее интонациях заставляет думать о том, что в словах сестры присутствует нотка сарказма, причем с некоторым оттенком издевки.
– И все же я рада была услышать от тебя то, что услышала! – сообщает она мне перед тем, как ретироваться, и крепко обнимает. Запах ее волос немедленно вызывает в моей памяти то видение, которое так растревожило меня. Да! Это именно видение, а никакое там не воспоминание. Мимолетная греза, которая улетучилась еще до того, как обрела четкие очертания. Но этот запах жимолости… Ее волосы пахнут жимолостью. Я не могу ошибиться! Ну и что? Это всего лишь игра воображения, подобная искорке, вспыхнувшей в темноте и тут же погасшей. Какие-то похороненные в глубинах сознания ассоциации, которые я неожиданно для себя вытащила наружу. И как бы ни убеждала меня Лив в том, что начало положено, я преисполнена откровенного скепсиса. Никто не может подтвердить мое воспоминание, сказать, что – да! Так оно и было на самом деле. А раз нет, так о чем вести речь? Скорее всего того, что мне привиделось, никогда не происходило в реальности.
К нам подходит Джейми, хватает меня под руку и тащит в дальний угол. Мы останавливаемся рядом с какой-то тощей скульптурой цилиндрической формы, похожей на мужской пенис. Правда, Рори уже успела поставить меня в известность, что экспонат продается почти за десять тысяч зеленых. Краем глаза я вижу, что прямо за скульптурой пристроился Андерсон. Он о чем-то оживленно болтает с тремя дамами. У всех трех сногсшибательные фигуры, безупречный макияж, умело подведенные черной тушью глаза и туфли на высоченных каблуках. Наверняка все три красотки, с которыми уж больно накоротке, почти вплотную, общается мой приятель, из мира искусства.
– «Портреты американцев» наши! – с ходу объявляет мне Джейми возбужденным тоном и тут же заливается краской до самой шеи. – Они согласны! Они сказали «да»! – Джейми буквально светится от счастья. Кажется, еще немного, и он взлетит в воздух и начнет парить по залу. – Они мне только что позвонили. Сами! И кое-что им уже удалось! Я имею в виду, в нашем направлении…
– Что-то об отце? Вам удалось отыскать его? – Я чувствую, как во мне тоже нарастает возбуждение. Но, слава богу, рядом стена, и я опираюсь на нее, чтобы унять головокружение и не упасть.
– Не совсем! Все не так просто! – Джейми бросает взгляд на толпу гостей. – Но продюсер, она, как и обещала, позвонила… одному человеку, который когда-то был лучшим другом вашего отца. И он сегодня здесь. Или должен вот-вот подъехать.
– Сюда?! – Меня охватывает паника.
– А я полагал, что вы обрадуетесь! – недоумевает Джейми. – Она сказала, что в лепешку разбилась, чтобы организовать вам эту встречу.
– Нет! Я не то чтобы…
Я вяло машу рукой.
– Но просто это все так… неожиданно… Столько вопросов у меня скопилось…
– Ясное дело! – соглашается он со мной и снова начинает сканировать собравшихся своим орлиным взором. – Пожалуй, пойду потолкаюсь среди гостей. Вдруг он уже здесь? Не волнуйтесь! Я сейчас! Хочу перекинуться парой слов вон с той писательницей. А вы тоже будьте начеку!
Джейми растворяется среди гостей, которые уже успели засвидетельствовать мне свои поздравления и наилучшие пожелания и теперь с чистой совестью налегают на канапе с сыром, виноград и прочие фрукты, запивая все это шардоне.
Я замираю на месте, не спуская глаз с входной двери. Боюсь пропустить этого человека. И тут я вижу его! Точнее, это он замечает меня и начинает двигаться в моем направлении. Действительно! Как бы я могла разглядеть его в таком скоплении народа? На вид он старше, чем я его себе представляла. Наверное, одного возраста с отцом. Красив. Вьющиеся светлые волосы с мальчишескими вихрами, морщинки, разбегающиеся лучиками в уголках глаз. Он душит меня в своих объятиях, пожалуй, чересчур крепких для мужчины, с которым я раньше никогда не встречалась. После пары секунд, в течение которых я отчаянно пытаюсь справиться с приступом клаустрофобии, я, упираясь руками в его плечи, все же умудряюсь деликатно отодвинуться от него на некоторое расстояние. Создать, так сказать, воздушный зазор между нашими телами.
– Мне очень жаль, но я вас не помню! – говорю я. Признание получается немного грубоватым, но я совсем не уверена, что смущена от своей бестактности. Излишняя прямолинейность – она что, вредит мне? Но разве обходительность и вежливость мне не свойственны? Или я, та прежняя Нелл, всегда была вот такой же бесцеремонной? Скорее всего, да! Этакий наступательный стиль в общении с людьми, как средство самозащиты.
Однако мужчина совсем не выглядит обиженным. Он широко улыбается и говорит:
– Вот она, истинная дочь своего отца! По-прежнему рубите правду-матку прямо в глаза! Ему бы это очень понравилось!
– Рада слышать! – коротко отвечаю я, не зная, что еще можно сказать в подобной ситуации.
– Меня зовут Джаспер Аэронс! – представляется он. – Самый старый друг вашего отца из всех, кто числился в его друзьях. – Мужчина разражается веселым смехом. – Впрочем, стоит только взглянуть на меня, чтобы понять, что я действительно самый старый его друг.
