Я тоже смеюсь в ответ. Мы оба рады этой встрече. Приятно возвращаться домой на такой позитивной волне.
У нас наготове свой план, как нейтрализовать прессу. К собравшимся телерепортерам и журналистам выйдет Питер и зачитает им обращение от моего имени. Полет утомил меня. К тому же я пообещала Джейми, что весь свой эксклюзив я приберегу для передачи «Портреты американцев». Охранник уводит Питера куда-то влево, а мы, напротив, сворачиваем вправо. Андерсон придерживает входную дверь, чтобы мама смогла выкатить мою коляску на улицу. Яркое солнце стоит высоко в небе и слепит глаза. Здравствуй, Нью-Йорк! Вот я и дома. И уже в следующее мгновение меня накрывает влажной пеленой. Типичная погода для начала августа: как всегда, влажность воздуха просто зашкаливает. Но после последних четырех недель, проведенных взаперти в больничной палате, где все напоминает тебе о том, что смерть всегда рядом, я не имею ничего против таких слегка сырых, но теплых объятий. Я вдыхаю полной грудью свежий воздух. Хорошо! Испытываю внутреннее облегчение от того, что момент моего возвращения домой оказался не столь ужасным, как я того опасалась. А все же хорошо, что я прислушалась к маме. И советы ее очень даже дельные. Наверняка она поможет мне переплыть через тот бурный поток событий, из которых сложилась моя прошлая жизнь, и выкарабкаться на берег, где меня уже поджидает другая, новая Нелл.
Я украдкой бросаю на нее взгляд через плечо. Просторное платье бирюзового цвета в гавайском стиле, висячие золотые серьги. Потом смотрю на Андерсона. Ни единого шрама на лице! Как будто ничего и не было… Разве что похудел немного. Вон как скулы торчат.
Я дома! Мысленно повторяю я себе. А дома и стены помогают. Значит, со мной все будет хорошо.
Разумеется, полно нерешенных проблем. От них ведь никуда не деться. И главная – как все вспомнить. Но пока думать об этом не хочется. Наша беда: мы постоянно забываем о том, что опасность может подстерегать каждого из нас за любым углом.
Глава восьмая. «Порожний рейс» – Джексон Браун
Наша квартирка не имеет ничего общего с теми шикарными апартаментами, которые я лицезрела в сериале «Друзья». Понимаю, глупо! Но ничего не могу с собой поделать. Я искренне разочарована увиденным. Никаких сводчатых потолков, замысловатых безделушек, просторных балконов, тянущихся из одной комнаты в другую, шикарной гостиной, в которой так приятно собрать толпу друзей-приятелей на какую-нибудь классную вечеринку.
– Ну вот мы и дома! – объявляет мне Питер и с тяжелым стуком роняет мой чемодан рядом с собой. – Надеюсь… то есть я хочу спросить… Ну как тебе? Ведь здесь же все или почти все сделано так, как того хотелось тебе.
– Все отлично! Просто великолепно! – восклицаю я и с трудом втискиваюсь в крохотную (ужас, до чего крохотную!) гостиную. Пожалуй, она раза в четыре меньше той, в которой обитали Моника и Рейчел. Инвалидную коляску мы оставили в холле. Я не захотела, даже символически, пересекать порог своего дома, сидя в инвалидном кресле. Ни за что! Ведь сегодня начало моей новой жизни. Новой меня!
– Так, говоришь, это я здесь наводила красоту?
– Главным образом ты! – Питер исчезает в кухне. Которая и не кухня совсем, а так, кухонька… небольшой закуток, примыкающий к гостиной с очень убогим набором бытовой техники. Я смотрю вслед мужу. Через дверной проем мне видно, как он мечется возле плиты. Он заметно нервничает. Это видно невооруженным глазом. Хотя, по сути, я ведь совсем не знаю этого мужчину. Вот он открывает холодильник и тут же снова захлопывает его. Открывает навесной шкафчик, потом закрывает его. Наконец на столе-стойке появляется огромный пластиковый контейнер. Там смесь орехов. Он берет контейнер и просовывает его через квадратное отверстие в стене на манер окон для раздачи пищи в столовках в мою сторону.
– Проголодалась?
Я отрицательно мотаю головой и бреду дальше. При каждом шаге резиновая подошва тапочек, соприкасаясь с деревянной поверхностью пола, пискляво поскрипывает.
– Странно! Но в этой квартире я совсем не чувствую себя как дома. Взять, к примеру, вот этот ковер! – Я вожу носком тапочки по изрядно вытертому, но все равно красивому ковру с восточным орнаментом, которым покрыт пол в гостиной. – Неужели это мой ковер?
– Нам отдала его твоя мама. Когда-то давно он лежал в одной из мастерских твоего отца.
После этих слов Питера я опускаюсь на корточки и начинаю осторожно гладить пальцами примявшийся ворс ковра. Что я хочу услышать от него в ответ на неожиданную ласку? Что?! Некое запоздалое напутствие от отца? Или его подсказку, которая поможет мне разобраться с тем, кто я есть на самом деле? Что с ним произошло? Почему он ушел из семьи? Дважды я пыталась поговорить с матерью на эту тему, просила объяснить… Но мама лишь отмахивалась от моих расспросов, говорила, что я ее неправильно поняла, что она никогда даже не намекала мне на то, что отец умер. («Он просто ушел! Ушел, и все!»), но по ее лицу я видела, как ей больно и неприятно говорить обо всем том, что связано с отцом. Всякий раз она торопилась как мож-но скорее свернуть разговор. К тому же… – говорила она, – к тому же это лишь единственное темное облачко в истории нашей семьи. А ведь у нас достаточно и светлых воспоминаний. А потому давай поговорим о чем-нибудь более приятном. Отложим неприятные темы на потом. Так я и сделала. Отложила все на потом. Джейми ушел с головой в переговоры с руководством программы «Портреты американцев». Звонит довольно часто, но всякий раз, когда я задаю вопросы (а вопросов у меня скопилось много), отвечает, что скоро, совсем скоро мы все узнаем. Или по крайней мере узнаем многое.
Я пытаюсь резко подняться с пола, и что-то тут же щелкает в тазобедренном суставе. Сильная боль… Еще бы! Почти целый месяц провалялась в постели практически без движения, вот суставы и разучились работать.
– Ой! Больно!
Питер пулей подскакивает ко мне.
– Что?! Садись! Садись же!
Он осторожно подводит меня к кушетке, обтянутой выцветшим от времени плюшем в золотисто-зеленоватых тонах. Такая вещь вполне естественно смотрелась бы в интерьере какого-нибудь старинного дома в викторианском стиле. Но здесь…
– Все хорошо! Забыла на секунду…
Он ухмыляется в ответ.
– Если бы только на секунду!
Смысл его шутливой реплики доходит до меня не сразу. Но когда доходит, я тоже начинаю улыбаться.
– Туше! Твоя взяла!
– Знаешь, может, оно и к лучшему, что ты все забыла.
Какое-то время мы оба молчим.
– Видно, так было надо! Это какой-то рок, – наконец произношу я.
Неожиданно Питер начинает смеяться, и так громко и заливисто, что даже капли слюны вылетают у него изо рта и падают на плюш.
– Прости! – Он инстинктивно прикрывает рот ладонью. – Просто я немного нервничаю… сам не знаю почему.
– Я тоже! – отвечаю я, хотя на самом деле совсем не нервничаю. Просто хочу помочь Питеру немного раскрепоститься. Он чуть раньше признался мне, что отлично понимает, как нелегко далось мне решение дать ему еще один шанс. Ведь, в сущности, я поставила на кон все свое будущее. Тогда я оценила его откровенность. И даже поблагодарила его за то, что он все понимает и отдает себе отчет в том, какая работа, какая сложная работа нас ждет впереди. И делать мы ее должны вместе, двигаясь с разных сторон к одной и той же цели. Этот эпизод, несмотря на свою амнезию, я запомнила хорошо. Да и потом, нельзя же притвориться, что ты чего-то не помнишь. Или, наоборот, помнишь…
