Внезапно доктор Ватсон многозначительно кашлянул. Остальные с изумлением уставились на него. Бравый доктор на всем протяжении беседы невозмутимо хлебал гороховый суп (надо сказать, что здесь он был отменным – поистине кулинарный шедевр), но разговор слушал с неослабным вниманием. Между прочим, доктор Ватсон был намного мудрей, чем ему подчас предписывалось, – его просто затмевало неистовое сияние Холмса.
– По-моему, это в значительной мере вопрос веры, – рассудил он. – Как вы, мистер Хедли, сами изволили заметить: читатели не меньше самих авторов причастны к оживлению персонажей. Поэтому решение…
Окончание его фразы повисло в воздухе.
– Решение в том, чтобы сделать нового Холмса не таким достоверным, как старый, – завершил Холмс и так хлопнул компаньона по спине, что тот поперхнулся (хорошо хоть, Ватсон в данный момент не жевал). – Ватсон, а вы гениальны!
– Весьма признателен, – скромно ответил тот. – А теперь как насчет пудинга?
* * *
В Кэкстонскую частную библиотеку Конан Дойл никогда не наведывался, хотя мистер Хедли выдал ему именное бессрочное приглашение. По словам писателя, он считал благоразумным дистанцироваться от Кэкстона, а с великими литературными героями он предпочитал общаться с помощью книг. Ну а с Холмсом и Ватсоном он тоже никогда более не встречался – знаменитые персонажи и так жили в его воображении. Зато он четко сориентировался на то, чтобы подточить веру во вторую инкарнацию своих креатур. Конан Дойл намеренно пересыпал поздние рассказы о Шерлоке событиями столь невероятными и сюжетами такими мыльными, что читатели могли или усомниться в их подлинности (взять, к примеру, «Вампира в Суссексе»), или разочароваться («Пропавший регбист», «Пенсне в золотой оправе», «Человек с побелевшим лицом»)
[89]. А Ватсону он вообще уготовил несколько жен, которых даже не называл по именам! Публикация подобных историй не слишком интересовала Конан Дойла, и, уставая изощряться в каждом последующем опусе, он с тихой отрадой ощущал, что способствует выживанию Кэкстонской библиотеки и безмятежному счастью ее коренных обитателей. Ну а странное знакомство Конан Дойла с Холмсом и Ватсоном придало ему мужества (через некоторое время после той встречи писатель потерял свою жену, а буквально за месяц до окончания Первой мировой войны лишился и сына Кингсли).
Много лет Конан Дойл провел в поисках доказательств загробной жизни, но так ничего и не нашел, зато знание о существовании Кэкстонской библиотеки стало для него откровением. Сила веры, переносящая вымышленных персонажей в наш мир, подарила Конан Дойлю отзвук иной реальности и вселила в писателя надежду, что то же самое возможно и по отношению к тем, кого он продолжал любить до сих пор. Кэкстон оказался вселенной, превосходящей по размерам нашу суетную земную обитель, – и это была вселенная полноценная, гармоничная и созидательная. А если в таком мироздании способен обитать один, то почему не могут и другие?
Вскоре после кончины Конан Дойла в июле тысяча девятьсот тридцатого года в библиотеку поступили первоиздания книг о Холмсе, включая и «Воспоминания Шерлока Холмса» вкупе с манускриптом, проливающим свет на всю историю.
Тогда библиотекарем был уже мистер Гедеон, который вместе с Холмсом и Ватсоном пережил пару довольно нервозных дней (а вдруг план, выношенный Ватсоном и приведенный в действие Конан Дойлем, не сработает?). Однако новоявленные Холмс и Ватсон на пороге не появились, а в недрах книгохранилища пронесся таинственный порыв ветра, как будто непостижимо огромное, старое здание издало вздох облегчения.
Нынче на стене внутри Кэкстонской библиотеки можно видеть скромную синюю табличку, как раз над полкой с собранием произведений Конан Дойла. Надпись на ней гласит: «В память о сэре Артуре Конан Дойле (1859–1930), за заслуги перед Кэкстонской частной библиотекой и книгохранилищем».
Я живу здесь
Эта история правдива. Может, я и подретушировал пару деталей, но не более того. Мне показалось уместным вставить в слегка потустороннее чтиво нечто, вымыслом совсем не являющееся.
Писатели, в общем-то, являются затворниками. О да, мы общаемся с друзьями, с семьей и друг с другом. Кому-то из нас порой удается сформировать связи столь длительные, что впору произвести потомство. Однако в глубине каждого из нас неотъемлемо присутствует часть, предпочитающая одиночество. Мы будто воздвигает вокруг себя защитную стену – и данный скрытый аспект как раз и позволяет нам быть писателями.
В прошлом издателей все вполне устраивало, и они даже предоставляли авторам право быть самими собой! Можно сказать, что они позволяли нам творить и не отнимали у нас драгоценное время (помимо, пожалуй, редких интервью с каким-либо серьезным литературным журналом или газетой, или дописки пары-тройки страниц для издания ограниченным тиражом, расходящимся через подписку, или ланча с редактором под вино, или же – увы! – выслушивание претензий и сглаживание трений с соперниками по перу).
Но теперь нам полагается быть торговцами, зазывалами и спекулянтами. Нам приходится рекламировать товар. Нам вменяются встречи с аудиторией. Кому-то из писателей это дается легко и непринужденно, и их буквально хлебом не корми, лишь дай покрасоваться перед публикой. Меня рекламный аспект, в принципе, не тяготит, однако я не желаю тратить попусту свое время – поскольку чем больше часов я провожу не за письменным столом, тем меньше я пишу
[90].
Кстати, мне кажется, что сомнительному удовольствию общения со мной читатели предпочли бы чтение моих романов и повестей. А еще я замечаю, что цейтнот со временем у меня возрастает соразмерно числу моих произведений. Сегодня, будь на то настроение, я бы мог согласиться весь год провести в разъездах по разным странам и стойко заниматься раскруткой своих книг.
