– Которая сломила многих, но не все они стали убийцами.
– Вы правы. Но необходимо понимать обстоятельства, которые могли их породить.
– Неужели?
Куэйл тягостно вздохнул. Возможно, детектив был не столь достоин его внимания и интереса.
– Теперь насчет детей, – произнес Куэйл.
Хассард пошевелился в кресле.
– Что именно?
– Я слышал, они были… с особенностями.
– У них был рахит.
– Не рахит, а кое-что похуже. Она были едва ли не мутантами.
– Что за вздор!
– А вздор ли то, что вы их до сих пор не идентифицировали? Или что они были без родителей и опекунов и никто не вызвался востребовать их тела?
– Но ведь это их уже не вернет к жизни, не так ли? – насупился Хассард. – Извините за дерзость, мистер Куэйл, но впечатление такое, будто вы чуть ли не сомневаетесь, что руки Сотера вообще замараны.
– Я адвокат, – напомнил с нажимом Куэйл. – Задавать вопросы – мой долг.
– А мой – найти убийцу… и его сообщника.
– Сообщника? Интересно.
– Прежде чем экономка вызвала полицию, кто-то проник в дом. Сотер в своей рукописи утверждает, что забаррикадировал двери, а затем заперся в тайной комнате Молдинга. Однако на момент прихода экономки парадная дверь оказалась открыта, равно как и вход в ту комнатушку. В обоих случаях они были вышиблены снаружи. Мы нашли отметины.
– И какие же?
– Вначале мы решили, что они сделаны ломом. Но теперь более вероятной считается версия насчет грабель или другого инструмента с зубьями, способными царапать дерево. Мы допросили землекопа, но выяснили, что в те часы он не покидал дома, что подтверждает его семья.
– Зубья, – задумчиво пробормотал Куэйл.
Он вытянул правую руку и согнул пальцы, оглядывая свои безукоризненно отполированные ногти. Хассард заметил его жест, но ничего не сказал.
– А книга, про которую писал Сотер? – спросил Хассард. – Которую он сжег?
– Да, – рассеянно кивнул Куэйл. – «Разорванный Атлас».
– Ее следов мы в камине не нашли.
– Но это же книга, – пожал плечами Куэйл. – Им свойственно сгорать.
– Действительно.
Хассард постучал карандашом по блокноту.
– Скажите откровенно: вы считаете Сотера безумным? – осведомился он.
– Повторяю, по моему мнению, он был чрезвычайно восприимчивым.
– Если верить его рукописи, он считал, что часы идут назад, а измерения нашего мира меняются. Приписывал какие-то чудовищные последствия аварии поезда, из-за которой порушились телеграфные столбы.
– Я помню другого Сотера – с добрым нравом.
– А вы в курсе, что месяц назад он наведывался к генералу сэру Уильяму Палтни и устроил там форменный скандал? Хорошо, что генерала не оказалось дома, а то кто знает, чем бы все кончилось? Может, и еще одной жертвой.
– Впервые слышу!.. Хотя поверьте, Сотеру до Палтни дела особо не было. Во всяком случае, он не питал насчет него ни иллюзий, ни бурных чувств.
– Племянник Молдинга в беседе со мной придерживался иного мнения.
– Мистер Себастьян Форбс, – неприязненно сказал Куэйл, – ждет не дождется, когда сможет заполучить огромное наследство. Вскоре решатся дела по состоянию Молдинга, и он озолотится.
– Мистер Форбс сетует, что как душеприказчик его дяди вы не очень-то расторопны в улаживании деталей, позволяющих ему вступить в наследные права, – парировал Хассард.
– Правда? – выгнул брови Куэйл. – Как странно. Ограничимся тем, что мистер Форбс непременно получит все, что ему причитается. Как только наступит срок.
Хассард хотел что-то сказать, но прикусил язык и спрятал блокнот во внутренний карман.
– У нас все? – вежливо спросил Куэйл.
– Пока да.
– Простите, что не смог быть для вас более полезным.
Хассард выдавил улыбку.
– А вы и впрямь так считаете?
– Вы очень циничны, даже для детектива.
– Наверное. Уменя есть еще один вопрос, последний. Который меня, признаться, волнует.
– Задавайте.
– Вы верите в то, что Сотер мертв?
Куэйл задумчиво помолчал и наконец произнес:
– Я верю в то, что здесь, на этой земле, мы не найдем Сотера целым и невредимым.
– Оригинальный ответ.
– Вы так считаете? – усмехнулся Куэйл. – Давайте-ка я вас провожу. Лестница у нас здесь шаткая.
* * *
Омут ночи становилcя все глубже.
Когда призрачный нимб света, различимый сквозь портьеры Куэйла, погас, сам юрист очутился во дворе. Он прошел по булыжникам, отпер какую-то дверь (та находилась как раз напротив его конторы) и аккуратно прикрыл ее за собой. Проверять, нет ли за ним наблюдения, он не стал, поскольку обладал прямо-таки сверхчувствительностью.
Ведь он варился в этой среде уже долгое время, а впереди него расстилалась бесконечность.
Он поднялся по крутым ступеням в свое уютное жилище: столовую, совмещенную с библиотекой гостиную, кухоньку и спальню (главное место в опочивальне занимала массивная дубовая кровать того же оттенка и винтажности, что и письменный стол в кабинете). Опять же, получи мифический наблюдатель, располагающий и временем, и особым интересом к укладу жизни адвоката Куэйла, разрешение на вход и обладай он достаточной проницательностью, он бы, возможно, обнаружил кое-что любопытное. Парадоксально, совокупная площадь квартиры Куэйла изрядно превышала пространство, ограниченное стенами. Пожалуй, потенциальный соглядатай был бы весьма изумлен данным фактом.
Большинство трудов на полках было посвящено юриспруденции, а между ними вкраплениями виднелись фолианты по оккультизму. Книги эти были уникальны: среди них имелись даже трактаты, проклятые церковью из-за своего непотребства и черной греховности.
Правда, один том находился не на полке. Он стоял на пюпитре – обложка обуглена, страницы почернели. Когда Куэйл переступил порог, часть обложки вытянулась – и кусочек за кусочком, дюйм за дюймом начала прорастать в разные стороны.
«Атлас» восстанавливал себя совершенно самостоятельно. Куэйл отложил принесенные бумаги и освободился от шарфа, а затем и от пиджака. Он направился к вделанной в стеллаж двери, открыв которую (представим, что сие в принципе возможно) незваный гость просто бы вперился взглядом в голую стену. Но Куэйл лучше других знал устройство вселенной: то, что ты видишь, не всегда соотносится с тем, что действительно существует. Вытащив из брючного кармана ключ, он вставил его в скважину и повернул. И хотя Куэйл сделал лишь один-единственный оборот, до него донесся звук срабатывания множества замков – прерывистое, шелестящее эхо почти бесконечного числа медленно размыкаемых дверей.
