Однажды меня попросили дать определение идеального рассказа в жанре хоррор. Единственный ответ, который мне с ходу подвернулся, – что рассказ должен быть таким, чтобы его вообще не хотелось читать. А такому понятию, как вкус, в нем даже не место. Скорее речь должна идти о чем-то вроде физической боли – и вопрос в том, как и насколько человек ее вынесет. Не случайно литература ужасов частенько прибегает к цитированию Джона Донна
[116]: «…изгибами своими сосуд моего тела подобен адову вместилищу» (сию фразу я вставил в начало книги «Все мертвые обретут покой»). Острие хоррора нацелено на уязвимость человека, ассоциируясь с травмированием, болью, а в крайнем своем проявлении – и со смертью. Всякий великий ужас – это ужас телесный, вот почему «Молчание ягнят» Томаса Харриса с его сценами расчленений и каннибализма – не триллер, а типичный хоррор. «Тело, – словно предупреждает нас сам хоррор, – построение хрупкое и в итоге всех нас подводит».
Поскольку в отслеживании книг Стивена Кинга я допустил непозволительные пробелы, то сознаюсь кое в чем и еще. Кроме самого мастера и горстки ему подобных новеллистов-мистиков, из современных авторов я мало кого и читал.
Вероятно, поэтому на меня повлиял именно Кинг. Я тоже пишу о штате Мэн, хотя в основном из-за того, что здесь я работал, а позже – обзавелся собственным домом.
Однако себя я отношу к авторам преимущественно мистической литературы, в то время как Кинг в душе тяготеет к хоррору (вопрос о жанре, по-моему, его давно уже не тяготит). Добавлю, что лично я не являюсь безумным преследователем Стивена Кинга, который и в Мэн-то перебрался лишь для того, чтобы находиться рядом со своим кумиром. Но я прочел кучу его книг и внес лепту в его выплаты по ипотеке (видели водосточный желоб справа на его крыше? Так вот – его сделали на мои деньги).
Но почему я не сторонник более объемных произведений мистической литературы? Мне кажется, потому, что идеальный формат изысканий в области сверхъестественного – это рассказ. Небольшой рассказик в духе хоррора способен на миг приоткрыть взору то, что скрыто за занавесом, дать намек на то, что затаилось в тени. Вместе с тем у автора нет конкретных обязательств насчет объяснения, что добавляет эмоций по мере приближения к интригующей развязке. И, наоборот, если ты пишешь роман, цель наблюдения в котором смутно угадывается под спудом тысячи страниц, то вразумительное разъяснение или вывод в конце просто обязательны. Проблема в том, что объяснение, как правило, оказывается не столь интересным, как изначальная загадка. Вопрос интригует больше, чем ответ.
Объемный роман Стивена Кинга «Под куполом» (1074 страницы, между прочим) – история о городке в штате Мэн, который оказывается отрезан от мира массивным силовым барьером неизвестного происхождения, – представляет собой захватывающую картину того, как замкнутое людское сообщество погружается в насилие и анархию.
Кинг стойко держит все в секрете, пока наконец не решается раскрыть тайну происхождения купола, чего в принципе требует само название книги. Но, как ни странно, в данном случае это несущественно. Купол – всего-навсего катализатор для исследования общества и многообразия «ответов» его жителей, спровоцированных такой экстремальной изоляцией. На самом деле и впрямь неважно, как возник купол, – любопытно как раз копошение людей – их свары, беготня, убийства. Объяснение наличия купола имеет привкус эпизода из «Сумеречной зоны». Оно как-то непрочно для удержания столь массивного сооружения, вследствие чуть не обрушивается и сам роман
[117].
Но вина в промахах лежит не столько на Кинге, сколько на жанре как таковом. Будь я малость потщеславней, я бы сформулировал правило, обозвав его Законом Коннолли: эффективность произведения мистической литературы обратно пропорциональна его длине.
Не скажу, что великих романов в жанре хоррора нет (Стивен Кинг это опровергает), однако их гораздо меньше, чем можно было ожидать, и некоторые из них смахивают на новеллы: «Призрак дома на холме» Ширли Джексона (в издании, которое имеется у меня, объем достигает двухсот страниц), «Франкенштейн» Мэри Шелли (двести двадцать одна страница), «Я – Легенда» Ричарда Мэтисона (170 страниц), «Поворот винта» Генри Джеймса (128 страниц) и, разумеется, «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Л. Стивенсона (65 страниц).
С другой стороны, не будь ограничений в виде авторских прав (о, сколько из-за них выстрадал Герберт ван Таль!), то можно было бы напечатать море разливанное прекрасных сборников, от умеренных (я имею в виду объем) до толстых
[118].
Соглашусь, что данный вопрос спорный. Писатель Роберт Эйкман заметил: «В то время как число хороших рассказов о призраках очень невелико – число плохих рассказов, а также пьес нуждается в скрупулезной экспертной оценке». Эйкман придерживался мнения, что хороший рассказ о призраках за всю карьеру писателя появляется только раз или два, хотя качество его собственной продукции этот тезис во многом опровергает. То же самое можно сказать и о рассказах М. Р. Джеймса, Артура Мейчена, Элджернона Блэквуда, Стивена Кинга и некоторых других.
Забавно, как моя любовь к мистическим рассказам сочеталась с раздробленными на досадно короткие фрагменты телесериалам, которые я в молодости фанатично отсматривал – не хуже старых хорроров по Би-би-си. Я, например, вырос на «Непридуманных историях» и «Доме ужасов Хаммера» (серии соответственно по полчаса и по часу). Даже экранизации продолжительных романов часто подавались маленькими дозами: помню, как мое сердце тревожно сжималось от «Триллера на диване»! (Это экранизация «Тихой монахини» Антонии Фрэйзер (1978). «Тихую монахиню» следует отнести к триллерам, а не к мистическим романам, но от вещицы веяло такой славной готической традицией! Антонии Фрэйзер, пожалуй, одобрительно подмигнул бы Мэттью Льюис. В 1796 году он написал «Монаха» – еще одно произведение, проникнутое глубоким осознанием жутковатой сущности затворников.)
